Александр Григоренко - Потерял слепой дуду

Но даже если Заза был не прав, в душу уже проползла неприятная мысль – что в моей стране есть такой городок Чиатура, где ни в одном из магазинов мне не продадут ни пачки сигарет «Колхети».

Детская, конечно, мысль. Если вспомнить русских в магазинах Вильнюса или Львова, то и вправду детская.

С тех пор я ни разу не курил «Колхети». О чем не страдаю.

Мизантропы считают, что «обратно в СССР» тянет по причине врожденного рабства народа. Особенно безнадежно старшее поколение. Но недавно мой ровесник убеждал меня в разумности смертной казни за безбилетный проезд: двух-трех казней хватит для полного воцарения порядка на общественном транспорте.

Которые подобрее, говорят, что «порядок» и вообще идеология тут ни при чем. Люди просто ностальгируют о собственной молодости, о любви, об ушедших вещах и кумирах. Отсюда, наверное, и множество «ретроградных» передач на ТВ.

В прошлое тянет всегда – это древний и давно исследованный рефлекс «золотого века». Идеи, кумиры, вещи – что-то вроде постоянно изменяющейся константы.

И когда меня спросят: что бы я взял из той страны, в которой родился? – я бы ответил: бумагу. Ту самую, на которой мы писали друг другу письма. Длинные, душевные, с помарками. По ночам, шариковой ручкой за 35 коп. И считали дни – нет, недели – пока почтово-багажные поезда везут их от одной души до другой по бесконечной, как океан, стране.

Бумага, ручки, конверты, почта – все на месте. Но мы перестали писать письма и ждать. Полгода назад, в сентябре я потерял большую записную книжку с телефонами и электронными адресами: теперь я понимаю, как просто десятки людей выпали из моей жизни. Некоторые – кому хотелось бы написать самое длинное письмо – навсегда. Прогресс соединяет человечество, но людей он разъединяет. Это правда.

Мы, обставленные компьютерами, обвешанные мобильниками, обмениваемся обрывками фраз. По случаю. А чаще по деловой надобности.

Я тоже перестал писать письма, такие, как раньше. Во-первых, я журналист и пишу только за деньги. Во-вторых, – и в главных – я не советский человек. Уже не советский.

P.S. 11 лет спустя

В конце этого текста есть фраза, очевидную нелепость которой я заметил только недавно, когда перечитал – это фраза о людях, навсегда выпавших из моей жизни после того, как я потерял записную книжку с телефонами и электронными адресами. Прогресс здесь ни при чем, они сами могли бы мне позвонить или написать – ведь адреса должны сохраняться в памяти устройств, – но не звонили и не писали… Что касается меня, то, будучи в ту пору полным компьютерным идиотом, я не могу сказать с уверенностью, запоминал ли что-то мой первый аппарат. Помню только, что тогда все записывалось на бумажке – значит, зачем-то это было нужно…

Видимо, все выглядело намного проще: к моменту потери записной книжки мы уже были далеки, связи наши – мимолетны, случайны. Как это принято говорить «у каждого началась своя жизнь».

Мой институтский друг Игорь Бахтин был талантливейший парень, мультипликатор и художник, ему прочили большое будущее… Мы жили в разных городах, и когда разъезжались, он писал мне письма готическим шрифтом. На плотной бумаге, тушью. Ответить тем же я не мог, поскольку каллиграфии был чужд всегда. Мой взнос на алтарь дружбы состоял в больших объемах рукописного текста, невыносимо умного, так что до сих пор страшно вспомнить.

После диплома Бахтин уехал в Москву, и пропал. Встретились мы лет через десять. Он сам нашел меня, кто-то из общих знакомых дал ему номер моего телефона. В мультипликаторы Игорь не выбился, стал дизайнером в какой-то фирме, выпускавшей календари и визитки. Изменилось только его лицо – оно стало круглым, а все прочее – походка, смех, увлечение Японией – осталось прежним. Он повел меня в японский ресторан возле метро «Октябрьская». Мы ели сырых осьминогов, пили саке, чем-то напоминавшее по вкусу портвейн «три семерки». Но стоил банкет дорого (Игорь платил за меня, я, как всегда в ту пору, был без денег), поэтому закончился до обидного быстро, а энергии оставалось еще много… Разумеется, вышли мы из ресторана с неоговоренным (или как нынче говорят «не озвученным») но твердым намерением продолжить.

Пока шли, я рассказал ему случай, о том, как лет пять назад за отсутствие московской регистрации меня задержал милиционер, собирался отвезти в Кунцевское РОВД. Меня выручило то, что подъехавший воронок был под завязку забит такими же, как я, и милиционеру вдруг расхотелось со мной возиться – он вернул мне паспорт. Но счастье от нежданного чуда длилось недолго. То, что какая-то свинья заставляет меня платить за пребывание в столице собственной страны, настолько потрясло, что, бывая в Москве и останавливаясь у родственников, я боялся лишний раз выйти на улицу.