Алексей Притуляк - Узник №8

— Всё это… так внезапно, — с усилием проговорил узник. — У меня голова кругом идёт. О боже, боже!

— Не забывайте к тому же ещё и о том, что вы теперь мужчина почти семейный, обременённый, как говорится, определённым кругом обязанностей, что вы, как безусловно честный человек, обязаны жениться на дочери господина надзирателя. Как вы думаете содержать жену? А там, как водится, пойдут дети…

— Да… Да…

— Поэтому отказ от предложенной вам должности видится невозможным, ведь так?

— Да, вы очень точно выразились, господин начальник. Совершенно невозможным.

— Можете называть меня просто «шеф». Не всегда, конечно, а в особо доверительных случаях, которые несомненно будут возникать у нас в процессе совместной службы. Вам нужно будет научиться чувствовать такие моменты.

— О, господин начальник, это честь для меня…

— Безусловно. Ну-с, большое жалованье я вам положить не могу, сами понимаете плачевное положение нашего исправительного заведения. Небольшое содержание плюс комната и стол — всё, что обещаю на первых порах. А там уж как покажете себя, а уж вы-то покажете, я не сомневаюсь. И да, господин узник, господин надзиратель, попрошу вас не забывать о полном титуловании.

— Так точно, господин начальник тюрьмы.

— Вот и хорошо. С завтрашнего дня приступайте к исполнению обязанностей.

После того как начальник тюрьмы удалился, поздравив его с новыми перспективами, узник долго то смеялся, то плакал. Потом лёг на топчан, подложил под голову фон Лидовица и закрыл глаза.

«Помилован… — беззвучно произносили его губы. — Помилован… Помилован…»

И потом, уже на грани сна: «Значит, я не преступник?.. Не преступник?.. Нет?..»

Узник спал.

На улице шёл дождь, и лёгкая морось залетала с ветром в окно, а иногда и крупная капля падала на грязную робу узника и медленно стекала, не в силах впитаться в эту грубую ткань, навощённую многомесячной грязью.

Краем сознания надзиратель понимал, что дождь ему только снится. Как, впрочем, и спящий под окном узник. Его будущий узник. И поэтому лица узника надзиратель разглядеть не мог.

«Помилован», — было первой мыслью по пробуждении — «Помилован!»

Взгляд его сразу обратился к столу, чтобы увериться, что давешнее посещение начальника не было сном. И оно, кажется, не было — новенький китель всё так же синел на столе, поблёскивала в тусклом свете кокарда на фуражке, сияли начищенные пуговицы.

Узник сполз с лежака, подошёл к столу и, затаив дыхание, долго рассматривал обмундирование, словно боялся, что он ему снится и вот сейчас сновидение рассеется, как дым. Потом наспех умылся. Сбросил с себя робу, чтобы примерить китель. Униформа сидела справно, словно была сшита аккурат по мерке. Жаль, не было в камере зеркала, чтобы осмотреть себя с надлежащим тщанием.

Сунув руки в карманы, в одном из них он нащупал сложенный лист бумаги. Достал и развернул. На мятом листке в клеточку, вырванном, из ученической тетради сына начальника тюрьмы, неловко теснились дрожащие строки его жалобы. Испытывая мучительное чувство стыда за недавние столь неблаговидные движения своей души, невольно краснея, он торопливо перечитал письмо и с дрожащей поспешностью изорвал его в мелкие клочки, которые тут же забросил под топчан, с глаз долой. Душа его преисполнилась чувства бесконечной благодарности начальнику тюрьмы, который так деликатно вернул ему позорящий его листок, так тонко дал понять, что не намерен давать делу ход, что он доверяет узнику окончательно. «О боже, боже, — бормотал узник, — спасибо, что ниспослал ты мне человека сего!»

Бормоча так, он стянул с себя заскорузлые от грязи штаны, стесняясь несвежего исподнего, надел форменные брюки. Подпоясался широким ремнём. Натянул фуражку, стараясь придать ей по возможности строгую посадку. Обулся в чёрные кирзовые ботинки.

В голове вызрела мысль: «А ведь я свободен теперь!» Взбудораженный этой мыслью он метнулся к двери, толкнул её. Но нет, засов с той стороны был заложен. «Не время ещё», — тут же покорно смирился он.

В нетерпении, прищёлкивая на каждый шаг пальцами, принялся молодцевато вышагивать по камере, выправляя походку, стараясь избавить её от былой обречённости, вялой покорности, страха и придать ей новые ритм, размах, скорость, чёткость, независимость. Держать осанку. Взгляд ровный, целеустремлённый, спокойно оценивающий. Вот так, да. Плечи, плечи расправить. Ах, как пахнет униформа, как сладко веет гуталином от новеньких ботинок, как трёт жёсткий воротничок!