Александр Проханов - Крейсерова соната

- Уж не знаю, что и подумать, - говорила она, - прямо как в сказке про скатерть-самобранку, или про курочку Рябу, что снесла золотое яичко, или про спящую царевну… Спящая царевна - это ты, никак не проснешься… И кто тебя заколдовал? И откуда ты такой взялся? - Она старалась до него достучаться, говорила с ним как с малым ребенком, чтобы он, немой, слушая людскую речь, обучался словам. - Видишь, раскошелилась, купила вино… Я прежде любила грузинское, "Мукузани", "Телиани"… Теперь такое не сыщешь… Отведаем "Каберне"… А тебе какое нравится? Может быть, водка или коньяк? Если ты молчишь, как мне узнать, какое…

Он не отвечал. Не мигая смотрел мимо нее в зеленоватое окно, за которым струилась таинственная водяная зыбь.

- Ладно уж, Бог с тобой, выпьем молча… - Она наполнила черно-красным ароматным вином свой и его бокалы, вставила в его пальцы хрупкую стеклянную ножку, приподняла его тяжелую руку, убедившись, что он не выронит хрупкий, с темно-алой влагой, сосуд.

- Не знаю, как тебя зовут… Лицо у тебя хорошее, доброе… Глаза печальные… Душа у тебя запечатана, и я никак не могу ее распечатать… Пью за тебя! Чтобы ты исцелился и злые чары тебя отпустили!

Она выпила вкусное вино, чувствуя, как хлынуло ей в душу горько-сладкое тепло, взяла его руку в свою, поднесла бокал к его сжатым губам и осторожно влила вино в его сухие губы, видела, как медленно, малыми глотками, он пьет, не чувствуя вкуса вина, продолжая смотреть в таинственное, неведомое ей пространство. Она ухаживала за ним: подавала на вилке то лепесток прозрачной розовой рыбы, то ломтик смуглого копченого мяса, то твердый завиток малиновой бастурмы; вливала в него малыми глотками вино, надеясь, что мягкий хмель своим чудным дурманом оживит его, растопит холодные льдинки зрачков; не забывала и себе подливать, чувствуя, как ярче начинает гореть лампа под абажуром, как славно звенит стекло, когда она сближает свой и его бокалы.

- Представляешь, иду сегодня по Остоженке, смотрю, стоит легковая машина какой-то ослепительной иностранной марки, а в ней за рулем - красивая женщина. Сзади, тихонько пятясь, подъезжает самосвал, начинает поднимать свой кузов, нависает над лимузином, а из кузова - не бетон, не глыбы асфальта, а ворохи красных роз, засыпали весь автомобиль, так что крыши не стало видно, словно сметали огромный стог из свежих цветов… Я изумилась - это что? Безмерная купеческая блажь? Или истинная любовь? - она хотела поразить его воображение, увидеть хотя бы мимолетный отклик. Но он молчал, словно изваяние, чьи глаза раз и навсегда были устремлены в несуществующее каменное пространство.

Она не оставляла своих попыток:

- А несколько дней назад иду по Садовой, а навстречу мне верблюд: двугорбый, под полосатой попоной, с переметными сумами; на костлявой спине, держась за горб, восседает бедуин в белом облачении, будто в пустыне Сахара… И кого только ни встретишь в Москве! Мормоны, гуманоиды, верблюды! Ну просто Вавилон какой-то!..

Она заглядывала ему в лицо, желая обнаружить хоть слабый намек на улыбку. Но он оставался нем и спокоен. Чары, лишившие его слуха и речи, продолжали господствовать, и она, чувствуя свою слабость, огорчалась и раздражалась.

- Молчишь, ну и ладно… У Чехова есть рассказ, когда мужик разговаривает с лошадью… Вот и я также… Мне ведь не с кем поговорить, а ты, хоть и не отвечаешь, а слушаешь… Еще помогаешь, сумку с письмами носишь, поклажу всякую… Буду тебя называть Саврасушкой, - она вздохнула, отчаявшись услышать от него человеческое слово.

Но потом устыдилась своего малодушия. Человек был послан ей для испытания. Она не понимала, в чем это испытание и почему она должна его выдержать. Чувствовала, что этот молодой, переживший несчастье мужчина оказался рядом с ней не случайно… Куда-то ее зовет… Она стоит перед ним, как перед запертой дверью… Но если ее отомкнет, то за этой дверью откроется для нее загадочный путь…

Она налила себе вина. Выпила бокал, чувствуя тихие, волнистые токи тепла, струящиеся по комнате. Они достигали его лица, окружали его голову, возвращались к ней обратно, и она на расстоянии чувствовала его лицо. Оно было теплое, но такое, какое бывает у спящего человека.

- Ты бесчувственный и, по-моему, не слишком воспитанный… Не ухаживаешь за дамой, не наливаешь ей вино, не произносишь в ее честь витиеватых галантных тостов… Может, тебе не нравится мое платье, мои бриллианты, моя прическа, сделанная парикмахером его императорского величества?.. Ах, - загорелась она, - какое я сегодня видела в бутике платье! Итальянское, шелковое, нежно-бирюзовое, под цвет моих глаз, узкое в талии, с глубоким вырезом! Вот такое бы я купила! Вот в таком платье ты бы обратил на меня внимание!..