Александр Проханов - Крейсерова соната

- Что нужно сделать?

- Ты мобилизуешь отряды своих штурмовиков. Они должны посеять в городе хаос и ужас, среди азербайджанцев, которые захватили все городские рынки и мучат москвичей непосильными ценами. Для этого один из рынков подвергнется вашему нападению. Я сниму наряды милиции, и никто из ваших не будет задержан. Это приведет к массовому бегству из Москвы кавказцев, и Москва станет вновь русским городом.

- Когда Ле Пен приезжал ко мне в гости, я водил его на Черемушкинский рынок. Он сказал: "Та же картина в Париже… Это трагедия белой расы…"

- Но это еще не все… Вы изготовите десятки плакатов с надписью "Смерть жидам!" и воткнете их в землю рядом с синагогами, в Останкине, перед зданием Правительства, у дома, где живет Сатанидзе, перед офисом общества "Мемориал"… Я же сделаю так, что на главном электронном табло, на Манежной площади, огромными сверкающими буквами загорится та же надпись, "Смерть жидам!". И тогда начнется массовый отлив евреев из Москвы в Израиль, что, впрочем, совпадает с целями сионистских организаций…

- Я сделаю это…

- Не сомневался, мой друг! Я же, в свою очередь, обещаю быть крестным отцом твоих детей, в каком бы количестве они ни вывелись… И каждому предоставлю отдельный аквариум…

Они расстались, выбросив навстречу друг другу руки, прокричав одновременно: "Слава Евразии!"

Этот воинственный крик вызвал тонкую улыбку Модельера, который выключил "Черный квадрат", давая ему остыть. До этого, следя за встречей двух своих врагов, он улыбнулся только раз, когда Мэр назвал имя Леви Блюменталь. Модельеру, выходцу из Пермской деревни Ловитва, была смешна уловка Мэра. Леви Блюменталь - так звали школьного товарища Мэра, который эмигрировал в Израиль и погиб от рук палестинского террориста. Больше Модельер не улыбался. На его породистом красивом лице появилось мстительное выражение. Враги были обречены на истребление.

Атаку на рынок Фюрер организовал силами двух подразделений - немецкого батальона "Нахтигаль" и русского спецотряда "Добрыня Никитич". Оба сосредоточились в подворотнях окрестных домов, бритоголовые, истовые, не пользуясь средствами связи, работая в режиме молчания; взирали на куполообразное здание рынка, на подъезжавшие и отъезжавшие фуры, на копошение людей, сжимали кулаки, указывая большим пальцем к земле, что на языке древних римлян означало - "мочить". Фюрер сам пошел на разведку, нарядившись в армяк, стоптанные лапоточки, распушив патриархальную бороду, для пущего сходства перекинул через локоть лукошко с двумя подберезовиками.

Рынок, накрытый гулким сводом, с двумя входами, с бесчисленными прилавками, ровно гудел, испарял ароматные соки, источал благоухание, был наполнен пряной фруктовой мякотью, свежей, парной плотью. Фюрер острым взглядом полководца определял направление главного удара, пути отхода, основной объект атаки. Его не интересовали боковые, сдвинутые к периферии прилавки, где жались подмосковные бабульки над грудами огурцов, мешками картошки, горками груздей и опят, а также рыбные ряды, где темнолицые, болтливые молдаванки продавали рыбу. В деревянных лоханях лежали серебряные семужьи тела, окруженные кристалликами льда, с отрезанными головами, с розовой мякотью, в которой нежно белела жемчужная сердцевина позвонка. Тут же стояли бочонки с черной и красной икрой, блюда с замороженными королевскими креветками, омары, лангусты, и от всего этого богатства исходил дух далеких океанов, экзотических побережий, длинных смоленых лодок с темнокожими гребцами.

Фюрер не обращал внимания на мясные ряды, где розовели нежные пласты мяса как лепестки диковинного цветка, лежало слоистое, под свиной кожей, сало, напоминавшее древнюю рукописную книгу, стояли в ряд отсеченные поросячьи головы с приоткрытыми окровавленными ртами и прикусанными языками. Среди мясных прилавков, у размочаленной плахи, до половины пропитанной коричневым соком, стоял известный в Москве мясник Микита, опершись на огромный топор. Его маленькая аккуратная голова резко расширялась к скулам и подбородку, которые, минуя шею, мощно расплывались в могучую шею и необъятное тулово. На голой груди золотилась толстая цепь с крестом, огромная лапища опиралась на мокрое топорище, рядом лежала отсеченная коровья голова с влажными страдальческими ноздрями, шерстяными ушами, фиолетовыми, слезными глазами, странно напоминая Марию Стюарт.

Взгляд Фюрера был устремлен на центральные, занимавшие почти весь рынок прилавки, где торговали черноглазые сыны Апшерона, горбоносые посланцы Гянджи, величественные, слегка ленивые, благожелательные азербайджанцы, устроившие на прилавках великолепные пирамиды, волшебные замки, поднебесные стены. Сложили их из смуглых золотистых персиков, алых яблок, медовых груш, черно-зеленых полосатых арбузов, луновидных дынь, косматых чешуйчатых ананасов. Все это горело на солнце, светилось внутренним таинственным светом, источало пьянящую сладость, головокружительные дурманы. Вид этих заморских негоциантов порождал у Фюрера ненависть. Сухенькая московская старушка интеллигентного вида долго выбирала один-два персика, выкладывая чуть не всю свою пенсию, желая побаловать своего хворого внучка. Старичок, по виду отставной профессор, робко приценивался то к груше, то к яблоку, желая украсить ими свой скудный стол в день серебряной свадьбы. Маленькая девочка тянулась к дыне, прося маму купить, но та, не имея денег, тянула дочку прочь от прилавка, и девочка горько плакала.