Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Сергей понимал, что ему, с одной стороны, не повезло: он жил в период распада империи. Это были самые настоящие «кранты». С другой, повезло, какие яркие и роскошные «стыки»: «одна жена готовит, одна посуду моет, одна одежду шьёт и всё одна, тяжело». Но именно такая жизнь в его родном социуме его устраивала больше всего – появились огромные возможности для принятия самостоятельных решений. Никакого мужа и евнухов сверху, одни «жёны», ждущие хоть каких-нибудь команд.

Сергей взял азбуку-устав, и служба наладилась у всех его «жён», но наладилась только в одном месте, высветив ужасы других мест. Высветилось отсутствие потенции у мужа, заговор евнухов и полный разброд и шатание в гареме. Тьмы вокруг было явно больше. Сергей ещё вдобавок к зарождающейся ненависти «евнухов», стремившейся изо всех сил разогнать гарем, начал трансляцию песни на территории своей части: «прожектор шарит осторожно по пригорку, и жизнь от этого становится светлей…». Стало понятно, что свети не свети, но «кранты» – это приказ.

Сергей стал искать объяснение, ибо без веры нет службы. Веру отменили, объяснений не дали.

Сергей ушёл в книги об армии. Оказалось, что со времён Алексея Михайловича, отца Петра Первого, в регулярной Российской армии у объединённого командования никогда не было общего и единого решения. А во времена Алексея Михайловича оно было исключительно по причине того, что он эту самую регулярную армию создавал.

Читая дальше, Сергей обнаружил, что Россия в понимании военной науки не выиграла ни одной войны из-за противоречий в интересах «мужа и евнухов», кроме нескольких войн на «грани жизни и смерти» 1812, 1941 гг., но к этим войнам ни муж, ни евнухи не имели никакого отношения. В обоих случаях просматривалась «народная дубина», и призванные из народа ссыльные командиры, а во втором ещё лик человека, очень похожего на бога, которому были глубоко по «барабану» и муж, и евнухи, он «драл» всех и исключительно в своих интересах, но так выходило, что в правильных. Россия победила. Евнухи обиделись и провозгласили «культ личности». На этом «культе» они собирались въехать в рай, то есть в гарем, но в гареме – то, самым главным является предмет, доставляющий удовольствие. И это действительно культовый предмет, и не надо было менять понятия. Надо было давать точные определения, «холокост», например.

Как только до Сергея эта светлая мысль дошла, мысль о том, что в случае «шухера» принимать решения и командовать придут совершенно иные люди и что гарем, нынче больше похожий на бордель, будет быстро приведён в порядок, он написал рапорт, справедливо полагая, что если в ближайшее время всеобщей и мировой войны не будет, то у него в армии остаётся два пути и оба вниз:

Первый – деградация, бездействие в полупьяном угаре «кастрированных» частей.

Второй – создание «банды» армейского «общака» по разграблению имущества и вооружения.

Оба пути были для воина не приемлемы.

Написав рапорт, Сергей ощутил лёгкость и вновь отправился в библиотеку, расположенную в офицерском клубе, к старому библиотекарю, который был похож на книги, которые сторожил уже лет пятьдесят.

Как звали библиотекаря, почти никто не знал. Слишком незаметной и «ненужной» была его работа. Вузов и техникумов рядом не было, следовательно, и особой нужды ходить в библиотеку тоже.

Сергея именно в этой библиотеке привлекало огромное зеркало в тяжёлом деревянном окладе, покрытом чёрным лаком. Говорили что в это зеркало смотрелся атаман Семёнов. Такими же добротными и массивными были деревянные стеллажи для книг. Сергей знал, как зовут библиотекаря. Их жизни, Сергея и Палыча, в чём-то были схожи. Сергей был одинок среди людей, Палыч так же одинок среди своих книг. Сергей эту схожесть уловил не сразу. Этому пониманию мешало всё прошлое обучение в школе, в училище, в академии. В учебных заведениях объясняют, что человек не может быть одинок среди книг и в окружении других людей. Пока Сергей не познакомился с Палычем, он тоже так думал, но оказалось всё с точностью наоборот.

Палыч как – то доступно и понятно объяснил Сергею, для чего в России нужна цензура.

– Видишь, – сказал Палыч Сергею, – стоят толстые тома книг, написанных русскими классиками, русскими не по национальности, а по духу. Духу, который хочет всем и каждому рассказать правду о мире. Но правда – то для них на виду, только российская. Причём, чем дальше они от неё бегут, тем острее они её наблюдают. Куприн и Бунин, Гоголь и Салтыков – Щедрин, Чехов и Достоевский, Есенин и Блок, Фет, Тютчев и другие. Сколько тоски в их произведениях. Представь себе, что бы они написали, если бы не было цензуры. С одной стороны русские просторы и неудержимый полёт души, с другой стороны, тело и всё то, что его гнетёт. Маши руками, не маши, всё равно не взлетишь. Вот их и несло. Если бы был только писатель, то всё было бы нормально, но есть ещё и читатель. Ему-то зачем знать больше, чем он видит. Они, конечно, блестяще описали Россию и её тоску, но зачем? Сами – то они выговорились и душу освободили, а читатель, а дети, которых начинают грузить их тоской уже в школе? Цензура в России просто необходима, но цензура, запрещающая пускать в массы тоску…