Церенц - В муках рождения

Хосров и Ашот стояли тут же с обнаженными мечами. Греческие стражи, тоже обнажив мечи, замерли у дверей и не знали, что им делать. А Теофилос, лежа под ногой Гургена, кричал жалким сдавленным голосом:

– Освободите меня, освободите!

– Если сделаете хоть один шаг, – сказал грозно Гурген, – я раздавлю вашего князя, как червяка, и даже трупа его не выдам таким негодяям, как вы, будь вас и в десять раз больше.

Зал был довольно просторным. В одной стороне с обнаженными мечами стояло человек двенадцать греческих стражей, в другой – Гурген со своими двумя друзьями и Вахричем.

Теофилос, лежа ничком под ногой исполина, еле дышал. Лицо его посинело, жилы на висках вздулись.

– Умираю! Умираю! Спасите! – кричал он.

– Если хочешь спастись, прикажи своим людям бросить оружие и выйти.

– Стражи, выйдите вон!

– Коварный грек, прибавь: «бросьте оружие».

В это время один из стражей осмелел и неожиданно напал с обнаженным мечом на Гургена. Но от Гургена ничего не ускользало, и он так его ударил ногой, что несчастный с мечом в руке подпрыгнул вверх, завертелся в воздухе и упал, как труп. А Теофилос сдавленным голосом закричал:

– Бросьте оружие и выходите… Умираю!..

Стражи бросили мечи, вышли и столпились за дверью.

– Вахрич, собери мечи, а этого дурня вытащи за ноги и отдай товарищам, – приказал Гурген, снимая ногу с Теофилоса, который все повторял:

– Умираю… умираю…

– Не умирай, ты нам еще нужен, а если хочешь жить, прикажи открыть крепостные ворота, тогда все обойдется без капли крови.

– Это невозможно, ох, умираю… Убейте меня, но такого приказа я не дам. – Гурген снова наступил на него. Грек не издал ни звука, попытался терпеть, но когда у него затрещали кости, опять застонал:

– Ох, ох, безжалостный зверь, убил меня…

– В твоих руках и свобода и жизнь, – говорил Гурген, нажимая все сильнее.

– Откройте, откройте ворота! Пусть эти собаки войдут! – воскликнул сдавленным голосом грек.

Стражи побежали открывать, и через несколько минут Ишханик с отрядом в двести всадников ворвался в крепость. Увидев распростертого на полу Теофилоса у ног Гургена с кровавой пеной у рта, почти без чувств, груду мечей, брошенных в углу под охраной Вахрича, и Хосрова с Ашотом, пересмеивающихся между собой, Ишханик воскликнул:

– Что это значит? Что тут происходит?

– А это вот что значит, – ответил Гурген. – Мы издалека вообразили, что крепостью владеют разбойники, а приехали и увидели, что это человекоподобные обезьяны, и так как они вдобавок не признают приказа императора, мы решили таких животных не брать, а раздавить ногой. Он грозился связать нас и сбросить со скалы, теперь мы должны решить, как поступить с этим негодяем. У нас есть еще время, и мы подумаем. Вахрич, побудь с князем Теофилосом, дай ему воды и позаботься о нем, чтобы он не испустил дух. Словом, постарайся, чтобы он не околел, пока мы решим, что с ним делать.

Гурген вложил меч в ножны и с князьями обошел покои. Все оставалось в таком же виде, как оставил Гурген, кроме маленькой комнаты, где временно устроился грек в ожидании приезда своей семьи.

– Очевидно, этому замку не суждено видеть семьи, – сказал Гурген с горькой усмешкой.

А Вахрич в это время занялся пленником. Паясничая, он то давал пить, то растирал ему грудь и, утешая несчастного, не умолкая, тараторил на греческом языке.

– Я по опыту знаю силу этого человека, о великий князь. Не то, что такую обезьяну, как ты, но и медведя он может сбросить наземь, как яблоко. Он был еще мальчиком, когда превратил меня в мягкую вату, а теперь, когда он стал взрослым мужчиной, представляю, каково пришлось тебе. Поднять на такого благородного князя, еще греческого, даже не руку, а ногу – очень непристойно. Но что поделаешь, надо терпеть. Ах, мой греческий князь, мой христианский князь, если бы была тут моя старуха-лекарка, она своими колдовскими снадобьями живо поставила бы тебя на ноги. Ты вскочил бы с места, как одержимый. Не беда, конечно, если и умрешь, мы тебя тогда возьмем за руки и за ноги и торжественно бросим в Тортум, оттуда ты поплывешь в Чорох и попадешь в Черное море. Так, братец ты мой, несколько дней тому назад мы переправили много белых и черных арабов. Ты с ними доплывешь до Константинополя и расскажешь, что Гурген Апупелч Арцруни…

Тут громкий хохот прервал его трагическую речь, и он с удивлением увидел Гургена, Ишханика, Хосрова и Ашота, которые давно уже слушали его утешения и, не выдержав, расхохотались. Бедный Теофилос, продолжая стонать, еле дышал.