Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— Всё пишут слишком рамочно, — пожаловался он, — а я подумал, что если и не делать так, то все равно никто ничего не заметит.

— Сразу не заметят, — ответил я, — надо приучать читателя к качеству. В обратном случае, мы их приучаем к тому, что нет никаких требований.

— Все заменяет Интернет.

— Никогда. Сам по себе Интернет — просто сеть, но она создана человеком.

Я задумался об Улье, но мысль не хотела мне поддаваться, и реальность беднела — мне требовалось множество синонимов для ее описания, я не знал ни одного. Вещь. Нет. Вещизм. Вещественная куча, где мысль сжимали, сжимали, пока не потекла вода, пока не лопнул телефон — нет, он не лопнул, но ожил. Это была Света.

— Завтра выходной или нет? — спросила она.

— Почему выходной?

— Ты не знаешь?

— Ты меня озадачила. Давай посмотрим в Интернете. Да, выходной.

— Ну ладно. Не хочешь ничего мне сказать?

— Нет.

— Пока.

— Пока.

Многие животные умеют играть, и это — хорошее свойство, особенно если посмотреть, как кошка играет со своим хвостом. Это — зачатки творчества. К сожалению, все устроено так, что кошке никогда не взлететь над тюрьмой собственного материализма и не модифицировать эту игру. Взгляд сверху прост, вам не надо вдаваться в суть онтологии — вот кошка и хвост, а дежурный ум вам скажет — яйцо и курица. Что было раньше?

Вопрос этот очень прост, и я сформулировал его, когда садился в самолет — я знал, что происходит, что было и что будет, но ощущение завороженности напоминало древесную камедь. Мы все летели и летели, то входя в облака, то выходя из них. Многие пассажиры спали.

— В будущем будут планшеты, — сказал я, — но пока еще их нет. В своих играх смерть проникает далеко вниз по шкале времени, а привычка к вещам — да черт с ней, с этой привычкой. От всего можно отвыкнуть достаточно быстро — где-то нет электрического света, и люди читают при свечах.

Я читал при помощи самолетного света. Со мной были Фолкнер, Гоголь, Сол Беллоу, Филип Рот и всякие журналы. Итак, что первей — яйцо или курица? Конечно яйцо — потому как птица — потомок динозавров, а у тех также были яйцо, и, наконец, Большой Взрыв все же больше яйцо, чем курица, и больше тут нечего доказывать.

Кто водит? Кто задает правила? Если игра расчитана на один тайм, то самолет должен упасть, если что-то еще — мы приземлился и действо продолжится где-то в другим месте. Я предподчел ни чего ни у кого не спрашивать, но можно было согреть ожидания коньяком и поразмышлять о вопросах, которые почему-то не хотел выходить из тени.

Еще недавно мы шли по улице, и неспокойные тени от деревьев, колыхаясь, были созидателями ветра — никак не наоборот, и она сказала:

— Если бы вы ничего не сказали, я бы, быть может, была бы счастлива, но вы взяли и все выложили. Как же это гадко — знать так много! Разве вам самому не противно? Все же вы — мужчина, и, видимо, любите какие-то своим мужские игрушки, даже будучи Директором Тьмы. Нет, поверьте, я не вижу никакой разницы между мальчиком, который обложился машинками и говорит: ввв, ггг, ззз, — он заменяет своим звуком мотор. Он весь в игре.

— Ничего такого, — отвечал я, — вы видете понятные вещи. Вы знаете языки других людей.

— А вдруг вы все таки меня любите?

— Люблю, — ответил.

— Скажите, скажите это еще раз.

— Это принуждение?

— Нет, я этого не слышала. Говорите.

— В любви больше любви, чем вы можете себе представить, и, конечно же, в моей любви к вам. Зачем вам знать правду? Давайте жить без правды. Что вы хотите?

— Любви.

— Любви как занятия?

— Я хочу чувствовать то, что чувствуете вы. Вы должны все рассказать.

— Тогда давайте зайдем в кафе, закажем вина, я буду рассказывать, и тени кафе будут копировать мой рассказ.

Тогда мы так и сделали. Я размышлял о мастерстве Чехова совершенно не переходить к форме длинных фраз, выражать суть, оставляя человека в некоей сухости — что-то вроде стиля в футболе, про который говорят — сушить игру, играть от соперника. Все есть игра, но сколько мне лет, и стал ли я умнее? Когда я вернусь в редакцию, я стану прежним, и, возможно, потеряю память, и мне придется проходить сеанс регрессивной терапии, чтобы вспомнить все — но и вспомнив, я не смогу поверить в то, что был здесь — а ведь она продолжит быть во тьме.

Я хотел спросить: как вас зовут — но осекся — она полагает, я все знаю. Надо выжидать.

И вот, было вино, и колебания воздуха были разбавлены с помощью Depeche Mode.