Сергей Рокотов - Конец авантюристки

СЕРГЕЙ РОКОТОВ

Конец авантюристки

Повесть

Пролог.

Закончилось короткое сибирское лето, и буквально с первых чисел сентября началась непогода - сильно похолодало, пошли дожди, с северо-запада дули холодные ветра.

Высокий белобрысый солдат, съежившись, присел на бревнышко, вытащил из кармана гимнастерки пачку "Примы" и закурил. От крепкого дешевого табака запершило в горле, и солдат сильно закашлялся. Кашлял он долго, никак не в состоянии прекратить, на глазах выступили слезы, и некому было хорошенько стукнуть его по спине, так как остальные ребята ещё заканчивали свой нехитрый обед. У него же аппетита не было, и он отказался от жирного горохового супа, приготовленного для них. Вообще-то, на аппетит он не жаловался, служил он уже почти год, и служба проходила довольно удачно, пока недели три назад их, человек десять, забрали из части и привезли сюда, на эту удивительную территорию...

...Этакого солдат не видел не только наяву, но даже в фильмах. Кто же про такое снимет? Лейтенант Явных недаром выбрал самых молчаливых, на первый взгляд, забитых и скромных солдат, чтобы они попусту не трепали языком о том, что им здесь предстояло увидеть. А увидеть им предстояло очень любопытные вещи...

... До того, как его мобилизовали, солдат жил с матерью и младшим братом в двухкомнатной хрущебе в маленьком городке Краснодарского края. А в этот городок они перебрались из Симферополя, ставшего для них внезапно заграницей. Да и то им сильно повезло. Они обменяли прекрасный уютный четырехкомнатный домик на окраине Симферополя с садом, где росли чудесные яблоки и персики, где прошло их с братишкой детство, где их учил ходить покойный отец, на замызганную хрущебу на первом этаже пятиэтажки, да и то только из-за того, что владелец этого жилища захотел воссоединиться с детьми, жившими как раз в Симферополе. Вот, в девяносто пятом году их семья и перебралась в Россию, вызывая при этом жуткую зависть у соседей на зеленой симферопольской улице...

Гришка тогда учился в восьмом классе, а Петька в шестом. До сих пор он не может забыть этой душераздирающей сцены расставания с родным домом, где прошла вся его четырнадцатилетняя жизнь. Сначала грузили в контейнер их мебель, оказавшуюся на дневном свету такой убогой, бедной, бесконечное количество коробок со всякой мелочью, от которой мать не хотела избавляться. Остались валяться в углах опустевших комнат старые игрушки, и глядеть на них без щемящего до какой-то жути чувства было невозможно. Разумеется, плакать четырнадцатилетнему парню было западло, но Гришка был почти готов и к этому... Он вспомнил, как отец принес ему, пятилетнему, этого плюшевого мишку, при наклоне поющего: "Happy birthday to you...", и как он, румяный толстощекий малыш радовался этому подарку. Он хорошо помнит, что отец в тот день было одет в милицейскую форму, что на золоченых погонах его были две звездочки, а на груди медаль, а под ней маленькая орденская планочка. Позже Гришка узнал, что отец именно тогда получил свою первую награду за работу в органах, а до этого имел только награды за службу в Афганистане. А тогда, в восемьдесят шестом, он лично взял опаснейшего преступника, не поранив ни его, ни сам не получив ни царапины. Свеженького доставил и посадил перед следователем...

... Когда по праздникам в их гостеприимном доме собирались друзья, пили водку, пиво, обильно ели всякую вкуснятину, которую прекрасно готовила мать, порой после нескольких рюмок кое-кто начинал петь дифирамбы отцу, что, мол, в их управлении нет более ценного работника, чем он, что никто так не умеет обезвредить преступника, отец жутко мрачнел, лицо его серело и перекашивалось, как будто он только что сожрал целый лимон без сахара или что-нибудь ещё покруче. "Не надо...", - сквозь зубы цедил он и переключал разговор на другую тему. О своей работе он никогда не рассказывал дома, ни им, ни матери. На её вопросы отвечал односложно: "А, так...", "Обычный день...", "Да ничего особенного..." Уже потом Гришка узнавал от сослуживцев отца, что "Обычный день", например, - это взятие в забаррикадированном доме банды вооруженных до зубов головорезов, что "так" - это пуля, взъерошившая волосы, что "ничего особенного" - это трехсуточная засада в сырой траве, а затем оголтелая рукопашная... Отец обожал свою работу и ненавидел треп про нее. Лишь изредка, раз или два в году он позволял себе по поводу какого-нибудь дела добродушную шутку. Только после его гибели Гришка узнал от сослуживцев отца, каким был этот человек...