— Цикл, друг мой, — проговорил я и глотнул вина, — люди задаются вопросами тайны бытия, амы с тобой — как подводники на аппарате, который лежит на грунте, и мы думаем, что будет всплытие. Там, далеко по коридорам, вроде бы должен быть командир. Я рассказываю тебе свою историю. У меня были отец, и мать, но жизнь в Улье невозможно передать простыми словами, и я, когда искал работу, постоянно совершенствовался. Заявление было отправлено еще до поступления в учебное заведение, где я учился на концептуалиста. Но я уже тогда был настоящим концептом, нужна была лишь небольшая огранка.
— Вы напишите автобиографию?
— А…., - я закурил, — а вдруг поздно? Говорят — царь темного мира. А мы возьмем и решим в один день добраться до командного пункта, и окажется, что торпеда попала туда еще тысячу лет назад, а мы, мы плавали в некой пене, мы надеялись, мы оттягивали этот момент, но никто не ждет, система не работает. Наш внутренний цикл — вот что у нас есть. Некий дежурный демон системы проверяет нашу работу. Тебя, меня, других прекрасных ребят. Он светится таким прекрасным желтым светом, и через некий канал он достигает когнитивной области человечества — отсюда возникают знания о Боге. А нам лень проверить. Мы думаем, что мы работаем.
— И что же?
— Я только предположил, — ответил я, — это патетика, потому что я — король пафоса и красивых логических фигур. Нравится это кому-то или нет. Но это так. Видишь, мысль разбредается. Нет концентрации.
Он, не спрашивая, включил музыку. Песня была такой:
When I stand and look about the port
And contemplate my life, will I ever see my countrymen again?
As the captain calls us on the deck, I take my things and walk
To the harbor side I glance back one last time
Fleeing our nation, our problems we leave behind
Ships by the tenfold sail out on the tide
— Наверное, «Айрон Мейден», — проговорил гарсон.
— А вы видели пиджак?
— Да. Видел сегодня. По-моему, он стал вести себя по-другому.
— Да, его поведение изменилось. Но как вы думаете — был ли внутри него человек или не был? Не может же пиджак изначально быть самостоятельным, то есть даже иметь какую-то свою пиджачную душу?
— Мне кажется, так и есть. Человека в нем никогда не было.
— Поразительно.
— Отчего же? Ведь бывает и шапка сама по себе, без головы — и тогда думаешь, может, шапка сама по себе и не предназначалась для человека, просто кто-то так примерил — а все шапки прежде всего жили где-то в небе, летали, наслаждаюсь тишиной и высотой. Нет, у меня такой шапки никогда не было, да я и не ношу шапку — мне кажется, я жил в стране, где не тредовались головные уборы. Но когда я там жил? Мне никогда этого не узнать.
Как бы то ни было, хард-рок лучше всего переливает куски бытия из одной ёмкости в другую, и мечтать можно долго. Это чувство. В моем распоряжении нет такого количества слов, чтобы выражать вещи правильно. В языке же слов больше, чем можно себе это представить, но кто сможет читать такой рассказ. Гарсон сказал следующее:
— Вы не думали, сделать хоть что-то не так? Алгоритм собьется, или хотя бы изменит ход. Как вы думаете? Но я боюсь туда идти. Туда, о чем вы сказали. Но вы правы — что-то совсем нет никаких признаков жизни. Там, наверху, в офисах, где, возможно, могут находится люди из более директорского состава. Нет, я только предположил. У меня нет никаких сведений относительно того, если тут кто-то выше нас. Поверьте. Я очень давно работаю, а на выходных у меня имеется вполне приметная личная жизнь. И я не сегодня задумался — ведь оттуда не было никаких вестей.
— Да, мы заигрались, гарсон, — сказал я, — что же делать? У вас есть коньяк?
— Есть, конечно.
— Несите. Мы заигрались, даже не представляя, существуем ли мы еще? Тут вы правы.
Песня продолжалась:
We flee the earth and face our harsh reality
Will death be low mist that hangs on the sea?
We run from the evil tongues, rash judgments, selfish men
Never to be seen on these shores again
Конечно, я просто запутался в своих рассуждениях. Всё временно. Может быть, надо было идти, но куда идти?
Я выпустил одну поэтессу, и мы отправились бродить в серый свинцовый город, который, подогреваемый жаждой душ, казался самым светлым и священным местом. Поэзия способна придать красок чему угодно. Настоящий творец ритмических столбов прекрасен даже в тюрьме. Если говорить локально, то что там делать, в тюрьме?
— Однажды это случилось в первый раз, — сказал я с тоской, — я стал слышать музыку. Она лилась повсеместно, и я понял, что она ни хороша, ни плоха — это самая настоящая иная музыка, которая принялась меня сопровождать. Появление ее нельзя было объяснить. С точки зрения физики — это невозможно. Нужно, чтобы где-то неподалёку был источник. Но я перемещаюсь, я хожу, в данном случае, мы идём вместе, нет никакого источника. Вы слышали?
Читать дальше