Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

— Представь себе, парень как парень. Кем он на деле может оказаться?

— Служащий, — ответил я, — чем еще тут заниматься? Служить. Работа. Всё состоит из работы. Не думай ничего такого.

— Как знать.

— Но всё равно я тут главный. И это здание для того и стоит, чтобы я в нем сидел и заведовал архивами и миром мёртвых.

— Но вы сомневались.

— Всё здание — это и есть вся жизнь, — сказал я.

И дальше мы шли молча. Мы поднялись до конца, но проскочив по коридору, нашли еще одну лестничную клетку, и снова был путь наверх. Пару раз я выглядывал в окна, что способствовали приданию этой лестнице человеческого вида, но тьма там была непроглядная. Зато за стеклом слышался отчетливый свист ветра, что могло быть вызвано нахождением этого дома на скале, на границе, а может быть — и без всяких границ. Отсюда получалось, что с самого первого этажа я попадал в мир дневного света. Пусть лунного. Пусть даже без луны и солнца, в ночь, но всё это являлось началом мира людей и животных, каких-нибудь духов, а также его служб, таких, как Храм Смерти (можно сказать и Дом — скорее всего, это будет одно и то же). В эти же службы будут входить и прочие Дома, Дом Жизни, оказавшись в котором, человеческая сущность экстраполируется, обнаруживая свои предыдущие воплощения. Это прекрасно. Ты не один. И это еще больше похоже на игру, где много карт, где много масок и одежд.

Но здесь была другая сторона. Мне вспомнилось моё видение, где я шел по самому краю, и дальше простирался бесконечный океан ада.

— Вот сюда, — сказал Гарсон.

— А выше? — спросил я.

— Выше…. Мне кажется, там всё начинает идти в обратную сторону. Хотя, лестница идёт и дальше, вскоре возникает ощущение, что ты спускаешься. Я ходил туда и проверял всё опытным путём. Если пробурить шахту в Америку, то сначала ты спускаешься, а потом поднимаешься. Идёмте.

Потом мы остановились на перекур. Коридоры сопровождались светильниками, и местами не было однородности, и виднелась работа электриков — порой лампочки были вкручены невпопад, разношерстные. Тут были и обычные лампы накаливания, и светодиодные, и длинные — дневного свет. Коридоры эти не дышали запустением. Хотя тут и не было не души. Словно бы тени тех, кто был тут за минуту до нас, еще оставались и бродили — тени не темные, вполне себе отличительные элементы местного ландшафта.

— Я еще коньяк взял, — проговорил я.

— Правда? — удивился Гарсон. — Почему же вы не сказали мне? Я бы мог его нести.

— А это что? — спросил я, указав на открытую дверь.

— Здесь это начинается, — ответил он, открыв дверь полностью, показав мне помещение, где металлические шкафы стояли рядами, вмещая папки для бумаг.

Папки, как папки. Очень много, тысячи, десятки тысяч. Наверняка, тут можно было что-то накопать, если искать что-то намеренно, точечно. Но такой цели не было. Я дежурил здесь, в этом здании, в роли Директора, и в подчинении у меня была вся жизнь, но я понятия не имел о дальнейшем устройстве нашего дома. Я почему-то не думал об этом, видимо, заворожившись собственной важностью. Но дело теперь обретало новый оборот.

Мы пошли дальше и попали в зал, ярко освещенный и совершенно бесполезный — он был лишен каких бы то ни было предметов мебели, а свет лился из плафонов, вставленных в потолок заподлицо с поверхностью.

— Интересно, — сказал я.

Мы выпили коньяку, потом прошли в новый коридор, достигли оранжереи, выпили там, и коньяк еще оставался. Растения начинали свой путь из стеклянных сосудов в виде шаров — некий постмодернизм или же — дань технологиям. Лёгкий ветерок заставлял листья и стебли дрожать, подчеркивая сущность движения.

— Как вы тут не заблудились, — проговорил я.

— Я делал черточки, — признался он, — в первый раз. Да я и не за один раз сюда пришел. Я много блуждал. Я помню, мы говорили о том, что должен быть кто-то еще, более важный, чем вы, о ком мы не знаем, но и не должны знать.

— Это промах, — признался я.

— Почему?

— У тебя же есть рабочая комната?

— Конечно.

— Я там не был никогда.

— Никогда вы там и не были. Ни разу, за миллион лет, хотя бы.

— И там ты один?

— Нет. Есть еще секретарь. Есть еще инженер. А есть еще соседняя комната, там еще одна секретарша, потом — какой-то зам, я к нему не хожу. Ну и это не всё. Есть кухня. Есть бакалея. Есть столовая. Я там обедаю, и еще — другие люди. Но так и положено, чтобы вы их не знали. Как-то странно теперь всё это вам раскрывать. Но так и есть. Считается, что вы сидите в самой главной комнате, перед вами — проекции, но если вы желаете, через эти проекции вы получается доступ как самим материалам. Например, вам нравится судьба некоего человека. Вы достаете его, словно бильярдный шар, или шар для лотереи. Кладете в стеклянный бокс, и там возникает персональная жизнь, и человек, конечно, не знает, что он живёт, но вы пытаетесь вдышаться в эту судьбу. Но кроме того, вы можете опробовать эту жизнь на своей шкуре. Хотя она уже и прошла, ничто не мешает вам совершить реконструкцию — благо, аппаратура позволяет.