Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Идти по этой дороге также нельзя. Где-то впереди должен был поворот назад, еще один — направо, и он бы означал возвращение из мира боли. Но чтобы пройти, мне пришлось применить всю силу фильтрации. Не зря я жил в венах земли, чтобы делать её кровь чище. Очередная волна накрыла меня с головой. Я применил всю свою силу, чтобы кислота превратилась в пар. Но это было не всё. Энергия, которая воздействовала на волну, размножилось, и в море стали образовываться проплешины.

— Так вот, — сказал я, — хотя между нами нет контакта, но не всё в руках этого моря.

Шторм больше не вырывался из своих пределов. Море продолжало бушевать, и в кислоте рождались странные формы — в темноте, в адской синеве, появлялись цветы, и я сам не мог дать объяснения этому. Возможно, море было заражено, и новая форма меняла структуру вещества зла.

Когда я дошел до поворота, море цвело, и это означало, что я сумел добраться, и что ад на какой-то отрезок времени сдался, родив неизвестные шаблоны.

Я где-то видел это цветение, словно бы в памяти содержались выжимки из других жизней, очень скрытые сосуды, в задачу которых и не входила задача быть открытыми. Это очень серьезный уровень невидимости. Они прячутся сами от себя. Можно гадать до бесконечности об их роли. Если бы имелась техническая документация к человеку, то другое дело. Она, эта документация, насчитала б много миллионов страниц. Сухие сводки. Синтаксис языков. Модельный ряд. Человек класса А. Человек-клетка. Человек-фильтр. Нет, всё это непостижимо, и если люди и впрямь откроют канал к таким вещам, можно будет откладывать все виды наук в самые долгие ящики и на пару сотен лет изучать один из аспектов акта творения.

Я повернул. Дорога была темна. Ад оставался позади. Гарсон, должно быть, забыл обо мне и не шел с сигаретами. Тогда стало ясно, что ночь стоит и во внешнем мире. Но судить об этом я мог лишь по панорамному устройству, которое отображало сферу живущих, а также дороги, уходящие во мрак, где все было пропитано эссенцией архивов, иначе — библиотечным смыслом, пылью мертвой, еще более мертвой, чем сама смерть. А что же было снаружи?

Я молчал в тишине, и сигарета мне помогала. Тогда позвонила Морена, видимо, чтобы испугать меня. Она не могла попасть сюда, видимо, пространство промахнулась, или случился перверсионный шторм, или же мне надо было прекращать играть. Это бы напоминало неожиданно погасший свет.

Ты выходишь из своего дома. Навстречу тебе выходит пенистый океан. Всё закончилось. Но ты еще не умер, ты можешь нести свои мысли, словно книги, словно знания, и они еще ни кем не читаны, эти книги. Ни один человек не придёт, чтобы спросить у тебя об этом. Нужно брать перо и бумагу и писать, без особой надежды на прочтение. Но однажды кто-то набредёт на это творение и узнает, что есть жизнь и что есть смерть.

— Я тебя узнала, — сказала она.

Я затянулся.

— Почему ты молчишь?

— Что же именно ты узнала? — спросил я.

— А ты не догадываешься?

— Нет. Разве у тебя этот номер телефона?

— Нет, не было. Но я нашла его в твоем блокноте. А ты скажешь, зачем я роюсь, если я доверяю. Но смутная догадка терзала меня. Ты же наверняка всем этим наслаждаешься. Ты рад. Нет, я подобрала не правильное слово. Наверное, даже и нет такого слова, чтобы это описать. Так вот, я нашла телефон и позвонила, и мне достаточно твоих слов.

— Но ничего не происходит, — ответил я.

— Ничего. Всё уже произошло. Но ты мне этого не сказал.

— Не сказал, — согласился я.

— Значит, я тебе не просто жена. Ты мной владеешь. Даже душами так не владеют. У меня нет слов.

— Но нет выхода, — ответил я.

— Я не могу тебя ненавидеть, потому что это выше моих сил.

— Но это мироустройство, Морена, — ответил я, — ты живешь, потому жизнь прекращается.

— Значит, ты играешь мной?

— Это больше, чем игра.

— Люди. Вернее, уже не люди. И даже не души. Поэтому, ты взял меня служить в Дом. Но я поняла это совсем недавно, и это было чувство, как если бы тебя замуровали, воздуху мало, и ты не можешь выбраться. Но ты ничего не говоришь. Я считаю тебя своей женой. Но их, видимо, много, тех, кем ты владеешь, и нет смысла об этом говорить.

— Всё не так, — сказал я, — и ты и есть жена. У меня больше никого нет.

— Всё не так. Верно. Но я не могу просто прийти домой.

— Можешь. Ты видишь формальную разницу?

— Формальной нет. Фактически, ты выбираешь себе игрушки, но сам не знаешь, зачем оно тебе надо. И мне нечего сказать. Я иду домой, но это не дом.