Сергей Рок - Алехандро Вартан [СИ]

Многие люди также наслаждаются, когда им дают в руки концепции. Отсюда появилась и точка сборки — игра с механизмом мозга.

Я не знаю, где ходил гарсон.

Я представил себя в другом месте.

Это были вены земли, и на самом деле, все вокруг представляло из себя сетку, ибо если взять, например, стебель травы — то конечно же, это сетка, дороги и каналы, наборы элементов, стены городов, размеры которых мы не можем оценить, даже глядя на них сверху вниз. Оценить это способны ботаники. Тут им повезло, конечно. Но то же самое можно утверждать и относительно всех прочих живых существ, и человек тут не особо отличен, за исключения модели его сознания. Нет, вся эта прелюдия ни к чему. Каналов и вен очень много. И я не то, чтобы полз по ним. Я и сейчас ползу. Мне так всё это и представилось.

Это был взгляд с особой колокольни. И ко мне пришли сигналы.

— Смотри, — сообщил сигнал.

— Смотрю, — ответил я.

— Далеко впереди будет развилка. Одна дорога ведёт в центральному шоссе. Но направо — поворот к кромке ада.

— Пойду в ад, — сказал я.

— Зачем тебе туда идти? — осведомился сигнал.

— Я боюсь, — ответил я, — и как долго я буду бояться, так и не будет ничего хорошего, потому что однажды надо пойти навстречу страху чтобы победить его.

— Ты серьезен, — сообщил сигнал, — если ты будешь идти по кромке, по дороге, которая расположена возле адского океана, в мире могут происходить необратимые процессы.

— Я подумаю, — ответил я.

Было еще довольно далеко, и я шел медленно, сознавая, что я представляю из себя какую-то большую мобильную, но довольно массивную, клетку, которая, продвигаясь по венам мирового организма, производит различные действия — такие, например, как чистка и фильтрация. Я и впрямь осознал последствия поворота направо, но нужно было решиться, иначе си нельзя было победить страх.

Я немного думал на развилке, и все же повернул направо, и ад был всё ближе, и начинался он с кислотного моря, грохочущего в жутких штормах, огромного и бесконечного, холодного и черного. Но что там было дальше, в аду — этого знать я и не собирался. Ибо он, ад, с землей не соприкасается. Существует край, и по нему проходит дорога, и те существа, перманентная сущность которых обитает в этих широтах, в реальности могут быть, например, людьми, и их путь будет сопряжен с постоянными бедами и странной болью. Но никто не даст им ответ — почему же так происходит, почему тьма так часто гостит в их окнах. Какая-нибудь из религий может дать ответ, который будет по сути неверный — человек станет искать свет в ликах. Он придёт к иконе, он придёт к молитве. Возможно, ему будет легче. Он может прийти к жидкому богу в виде водки, но суть не изменить. Здесь проходит дорога, и много животных забредает пастись, жрать траву, и набегающие шторма то и дело кого-то убивают. Достаточно нескольких капель, чтобы кожа начинала дымиться. Рано или поздно кислота довершит начатое.

Что там, наверху?

Быть может, родился поэт, который умер в 20 лет. Он жил, когда здесь стоял июль, и не было штормов, и стадо огромных коров трепало траву, глупо мыча и всматриваясь в черную даль. Океан казался успокоившимся. Между ним и землей — дорога, она вроде бы еще на нашей стороне. Когда начинаются шторма, волны наваливаются на берег, и оставаться на дороге небезопасно.

Да, но стадо задержалось до сентября. Начались шторма. Первый же вал накрыл стадо. Поэт сел на мотоцикл и разбился. Критики написали: он всегда ощущал приближение конца, и все его стихи были посвящены именно этому.

Когда я приблизился, как раз накатил шторм, и стадо больших существ с хоботом зазевалось, и теперь их тела были разбросаны по краю дороги, и от них шёл дым.

— Страшно, — сказал я, — однажды нужно на это решиться, возможно, это будет самый важный поступок в жизни меня, как существа-клетки. Но что там наверху? Попытаться крикнуть себе — как ты там живешь, моё человеческое воплощение? Небось, всё это накладывает серьезный отпечаток на весь свой путь, и вот сейчас — держись. Ничего хорошего тебе не обещаю. Только страх и боль. Но надо идти.

Шторм усилился. Я остановился, отгоняя от себя волны. Самый край нашего мира. Дорога, где заканчивается организм бытия, узкая полоса берега, изъеденная выбросами из ада, голые и страшные камни, и — вечное море, которое даже нельзя назвать пространством боли и страха, потому что нет ничего более чуждого. В аду нельзя жить. Невозможно сесть на лодку, чтобы плыть, пытаясь отыскать на его теле острова, где бы обитала пустота или натуральное зло. Впрочем, я просто не знаю. Ни у кого нет ответа на этот вопрос. Никто не знает.