Петр Кириченко - Край неба

— И веришь! — тихо вскрикнул Алексей. — Будто бы кто пальцами глаз крутит: пытка какая-то… Режьте, говорю, сил моих больше нет! Ну тут уколы сразу — отпустило немного. Да! Это можно бы и не рассказывать, если бы не произошло то, к чему я так долго подступаю. Решил я, значит, уехать оттуда. Решил, потому как купаться нельзя, загорать нельзя и даже не выпей ни капли. Думаю, раз такая оказия, проведаю матерь, время-то у меня еще было… Сел в поезд и поехал, а тут…

Алексей примолк, как бы отделяя рассказанное от того, что будет дальше, и поглядел на Батурина с прищуром, будто бы прицеливался и выяснял, можно ли ему доверить тайну. Тот понимающе улыбнулся, предлагая рассказывать дальше, и некстати подумал, что он тоже однажды сел в поезд и оказался в Мурманске. Но слушать стал внимательнее, надеясь, что теперь-то Алексей расскажет что-то интересное. И узнал, как Алексей с трудом достал билет, как вскочил не в тот поезд, а пока искал свой, чуть не опоздал. Рассказывал он так обстоятельно, что Батурин почувствовал усталость, слушать вовсе не хотелось, но сидеть в купе было еще тоскливее… Алексей, упомянув еще раз тройничный нерв, говорил о том, как попал в вагон, где ехали завербованные на работу девушки. Настроение у него улучшилось, потому что и глаз не болел, да и соседство оказалось интересное. Он поглядывал на девушек, они — на него. И посмеивались, как умеют посмеиваться девушки, когда их много. Все это легко можно было представить: и вагон, и девушек, и Алексея, который и заговорил бы с ними, да боялся.

— Мы же смелые, когда нас семеро, — говорил он. — А тут все наоборот. Да еще и старшая появилась, женщина уже в летах, они и присмирели. А до этого знай себе хихикают беспричинно. Одна, правда, не смеялась, строго на меня глядела, отвернется, а после снова поглядит.

Алексей замолчал, помял в пальцах сигарету и снова закурил, и Батурин успел подумать, что ложиться спать, пожалуй, не стоит: прибудут они где-то за полночь, но поскольку он жил недалеко от вокзала, то можно дойти пешком. «Все равно ведь не усну, — решил он. — Только валяться буду…»

Алексей с этой девушкой все же познакомился — правда, не сразу, а ближе к вечеру, когда, как он сказал, «отмотали» километров триста. Однако и знакомство и разговоры происходили украдкой, чтобы не заметила старшая: то окажутся вместе у бачка с водой, то в тамбур выйдут. Подруги девушки наблюдали за ними, посмеивались. Алексей смущался, а девушка и внимания не обращала. Сначала он подумал, что его хотят разыграть — девушки на такое способны, но оказалось вовсе не так.

— Я уж узнал, куда их везут, — говорил Алексей, затягиваясь сигаретой и прищуривая один глаз. — Стоим в тамбуре, разговариваем. И все бы ничего, да глядит она на меня как-то… серьезно, что ли. Даже не поймешь, словно бы узнать хочет, кто же я такой. Взгляд у нее цепкий, мне даже как-то не по себе. А я, в общем-то, спокойный был тогда, но тут взволновался, отчего — и сам не пойму. Что-то она мне сказать хочет, а что?.. Когда еще не знакомились, она прошла воды попить, да и взглянула на меня, взглянула — вроде бы смелости прибавила. На ней такое платьице простое, светлое, в цветок… Стала воду пить, стакан держит у губ, а сама на меня глядит…

Батурину стало интересно, потому что у него никогда не случалось ничего подобного; он оживился, представив душный вагон, незаметные быстрые взгляды, знакомство, недомолвки и то, что старшая наблюдает. «Запретный плод слаще», — подумал он и снова слушал Алексея, который говорил тише, но живее, помогал себе руками и вроде бы даже волновался. Казалось, он один из тех, кто любит затасканные анекдоты и вот такие случаи из жизни, если они, конечно, из жизни, а не придуманы.

— А в тамбуре она у меня адрес попросила, — продолжал Алексей. — «Это еще, говорю, зачем?..» Удивление берет: мы и потолковать не успели как следует, и сразу же адрес. Нет, думаю, какая-то ты не такая. Но я, брат, тоже тертый…

«Что, боишься? — спрашивает она меня. — Думаешь, искать буду?»

«Да чего мне бояться, — ответил ей, а сам не понимаю, зачем меня искать. — Вы с подругами решили посмеяться надо мною, но это у вас не выйдет».

«Посмеяться? — переспросила она меня. — Зачем же мне смеяться, да и ни при чем подруги».

И толково объяснила мне, что поговорить в тамбуре нам не дадут, потому что вот-вот старшая нагрянет, в вагон загонит. А если адрес у нее будет, она как приедет на место, определится, так мне и напишет.

«Что же в этом такого? — спрашивает. — А мне многое тебе сказать надо».