Юлия Рябинина - Только не я

– У меня все хорошо, Елена Николаевна, не переживайте, я могу идти? – вопросительно приподнимаю брови.

– Конечно, можешь, но если вдруг что, обращайся, не стесняйся, – сказав это, она тут же уткнулась в пиликнувший телефон.

Тьфу, блин, так противно. Разворачиваюсь к ней спиной, не медля ни секунды, выхожу за дверь и прямиком к себе в комнату. Одиночество, словно покрывшаяся коркой ранка, надтреснуло не вовремя, и из-под него начала просачиваться кровь, расползаясь с каждой секундой все большим пятном.

Я быстро передвигаю ногами и, чтобы отвлечься, в мыслях пытаюсь представить Тимофея, нашу встречу с ним и то, что я ему скажу, как только увижу. А еще, когда моя фантазия выходила за рамки дозволенного, я представляла себе, как в день прилета парня мне позвонит его отец, и к воротам детдома подкатит дорогой черный тонированный джип, и я буду идти через двор к нему, водитель распахнет дверцу, а все наши прилипнут к стеклу многочисленных окон и будут облизываться и исходить слюнями и злиться из-за того, что это не им повезло, а мне. Да, такие чувства меня посещали постоянно. Неверное, я злилась на наших детдомовских из-за того, что меня бросили все, и мне хотелось их уколоть как можно больнее, а для нас обрести семью является самой сокровенной мечтой, и даже те, кто говорит, что им и в детдоме живется неплохо, все равно в душе завидуют тому ребенку, которому повезло чуть больше, чем ему, потому что он обрел семью.

– Ты жуткая личность, Елисеева, – удивлялась я сама себе, глядя в свое отражение в зеркале, когда проходила мимо холла.

А потом на меня будто снизошло понимание в одно мгновение, я поняла, почему со мной все бросили дружить. Они мне просто тупо завидовали. Завидовали тому, что в один прекрасный день за мной приедут и заберут отсюда, а у них теперь только одна дорога – это учеба. И потом взрослая жизнь, и семью они обретут, если им повезет со своей второй половинкой, и то не факт, что их примет радушно семья избранницы или избранника. Ведь детдомовские дети – они на любом отрезке жизни останутся детдомовскими, навсегда.

На взвинченных до предела нервах залетаю ураганом в комнату, бросаю на пол рюкзак, сдираю с вешалки жилетку и, захлопнув с обратной стороны с силой дверь, укладываюсь в пять минут, чтобы выскочить на улицу, чтобы стрельнуть у кого-нибудь сигаретку и покурить. Солнце на меня не попадает, только носки кроссовок находятся не в тени, поэтому им очень жарко, а я, спрятавшись за толстый ствол тополя, стою и мелкими затяжками гоню все мысли прочь, даю проникающему в легкие никотину сделать свое дело. Успокоить меня. После первых двух тяжек закашливаюсь, но это только лишь от того, что сигареты очень крепкие, да и курила я в последний раз очень давно.

Через несколько минут наступает долгожданное расслабление, и голова немного шумит и кружится. Облокачиваюсь спиной на решетчатую высокую ограду, которой обнесен с внешней стороны детдом, и на миг прикрываю глаза.

– Черт, Снежинка, не знал, что ты куришь, – слышу сзади голос Тимофея, и меня молнией пронзает волнение.

Ноги становятся ватными, и я прилагая максимум усилий, чтобы не свалиться на месте, поворачиваюсь к парню лицом, мышцы которого сводит судорогой, то ли от радости, то ли от изумления, я не разобрала, слишком быстро все проходило. Но то, что оно исказилось страшно, я увидела в отражении авиаторов на лице парня.

– Крошка, – он зажимает мой подбородок двумя пальцами и чуть тянет меня на себя.

Я делаю шаг, а он склоняется ко мне, и наши лица так близко, что на губах чувствую его мятное дыхание.

– А я бросил курить, – улыбается он, прижимается нежно к моим губам, и я задыхаюсь от захлестнувших меня эмоций.

В горле застряло дыхание, не давая сделать вдох, но мне было все равно, даже в тот момент, когда легкие загорелись от недостатка воздуха.

Тимофей именно тогда и отпустил меня. Я делаю рваный вдох, и в глазах от сдавленности в сердце появляются слезы.

– Ты почему не предупредил? – выдыхаю я и снова вдыхаю, кислород уже легче заходит в легкие, и я могу свободно дышать.

– Хотел сделать сюрприз, – улыбается парень.

А я злюсь на него, мне хочется содрать с его лица очки, посмотреть в эти бессовестные темные омуты карих глаз и высказать все, что я думаю о нем. Но только и вижу в отражении очков растерянное и по-детски обиженное свое лицо.

– Снежинка, ты что? Не рада меня видеть? – Тимофей делает шаг в сторону и уходит вдоль ограды, а я вместо того, чтобы стоять на месте, иду хвостиком за ним.