Мы сидели так допоздна, каждый занятый своею корреспонденцией, при слабом свете моей единственной и последней свечи. Я писал обращение к Тао Юню с просьбой разрешить мне въезд на его территорию, а также письма к русскому и английскому консулам, тогда как китаец тщательно вырисовывал кисточкой иероглифы, что уведомляли о моём прибытии, описывали мою персону и содержали запрос на разрешение проезда через Кашгар. Поскольку лошадь полицейского была отправлена за провизией в путь дальний, пришлось предоставить посыльному лошадь мою; если её где-нибудь там задержат, то обеспечить обратный путь будет нечем. Я выделил посыльному денег и строго потребовал, чтобы в пути заботился о животном.
На следующее утро неожиданно вздулась река, и стало очевидным, что вброд её не перейти. Пришлось посыльному задержаться на день. Всё это время лошадь моя оставалась без еды, кроме куска хлеба, что я ей уделил.
Время, что провёл я здесь, в Кызыл-кургане, было тревожным и голодным. То было худшим временем года. Все зимние запасы исчерпаны, а новая трава ещё не появилась. Киргизы перегнали свой скот дальше к югу. Невозможно было доставить продовольствие и фураж сверху из Ат-Баши, как это делалось ранее; некоторые киргизы пробовали, но поплатились жизнью. И нам тоже не хватало еды, для самих себя. Для китайца обедом служил варёный рис да какие-то немногие китайские консервы. Тут-то и пришелся как нельзя кстати мой аварийный запас, что удалось мне сохранить в пути до столь отдалённого от Пишпека места, – свиной окорок, любезно приготовленный специально для похода моею хозяйкой. Таковой послужил теперь в качестве piece de resistance (основного блюда – фр.) в нашем скудном меню. Как же я был ей благодарен!
Окружающая обстановка была гнетущей и мрачной, место – безжизненным. Дикие и непривлекательные (вар. – неприступные) горы сложены здесь из массивных слоёв красного песчаника, покоящихся на перемежающихся слоях серого железистого и белого гравийников, смешанных с кварцитами. Слои смяты в острые складки, сдвинуты и перекручены, местами поставлены вертикально, так что окрестные пики обрели самые причудливые зубчатые формы. Ниже на нескольких клочках земли, будто огромная щетина, торчали сухие стебли жесткой травы чий , вершки её отъедены животными. Высоко на вершинах скалистых гребней можно было чётко разглядеть пятна низкорослой арчи ( Juniperus pseudosabina ), вот и вся здешняя растительность.
Погода была под стать мрачной обстановке Кызыл-Кургана. Облачность хмурилась, и временами задувал холодный пронизывающий ветер, уныло завывавший вокруг форта.
До Кашгара оставалось двести пятьдесят вёрст, а я вынужден был провести восемь долгих, очаянно-нудных и утомительных дней на этой пустынной, заброшенной границе мира в ожидании ответа китайского губернатора. Комендант форта не питал надежды на ответ благоприятный. Он выглядел весьма чудаковато, когда говорил по-русски, ведь китайцы произносят звук р как л и вместо ш произносят с , так что наш мелодичный московский говор в их устах звучит как детский лепет.
– Сто зе ви не возвласяца в Таскент? – спросил он, – Тепель вся там холосо.
– Что ж там хорошего?
– Нет больсе война, тепель всю болсевик, всю спокой и не хоти вась пуськать в Каськал.
Нася Сина нетлалитет, – так убеждал меня наивный сын республики Поднебесной.
Моё сердце упало, и сама душа изнывала в одиночестве. С тревогою размышлял я над тем, куда податься, если будет мне отказано в проезде через Кашгар.
Читать было нечего, и я коротал время в прогулках по окрестностям, исследуя скалы; я разбивал и промывал конгломераты, содержащие кварц, в надежде найти золото; рассиживал и болтал с полицейскими-киргизами. Те говорили, что их не обучали стрельбе, и оружия не выдают. Чудаки-солдаты рассуждали так: «Когда надо будет, офицер нам покажет, как зарядить ружьё и как стрелять». В свою очередь они задавали мне кучу любопытных вопросов. Не священник ли я? Могу ли поднять одной рукой… лошадь? «Мы думаем, что ты должен быть очень сильным человеком, – говорили они, – выглядишь ты как батырия (то бишь богатырь). А сможешь убить барса из своего ружья, если тот будет стоять вон на той скале?» И указывали на скалу, до которой было, по меньшей мере, полторы версты.
Странные эти жандармы не были облачены в униформу, одеты были как любые другие киргизы, но во время дежурства накидывали голубые холстинные жилеты, на спине которых изображен белый круг с иероглифами. Таковое дополнение к одежде и превращало их в государственных служащих, но вряд ли можно было утверждать, что придавало щеголеватый военный вид.
Читать дальше