Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Как только дорога вышла на открытое пространство, нашему взору представилась величественная картина Памирских гор. Они вздымались прямо над равниной, казалось, вертикально своею серой массой на огромную высоту; высоко в небе, над уровнем облаков, возвышались блестящие снежные вершины хребта. Это невольно напомнило мне строки Лермонтова о вершине Казбека, которые осмелюсь перефразировать и перевести так:

Однако явившаяся панорама, в сущности, даже намного грандиознее и внушительнее, чем вид кавказского великана Казбека, который намного ниже Конгура. Немного найдётся мест на земле, где можно увидеть гору, поднимающуюся на высоту более семи тысяч метров прямо над окружающей равниной и видимую целиком от основания до самой вершины. Такую дивную картину можно увидеть в Кашгаре, правда, не очень часто. Только весной и летом, да иногда в ранние утренние часы Памирские горы можно лицезреть во всем своем величии и великолепной красоте. В остальное время они скрыты завесой из пыльной дымки, которая почти постоянно висит над равниною Кашгара. Здесь можно месяцами жить и не подозревать о присутствии этих гигантов. Ещё реже, на самом деле крайне редко, случаются дни, когда на далеком-далеком юге можно различить ледовые пики самого Кунь-Луня, едва отличимые от облаков.

Теперь повсюду можно было видеть спокойный и мирный труд людей, равно изобилие благ земных. Какой контраст с «дивным царством трудящихся масс», покинутым мною! На лицах прохожих не было того выражения нервозности и угнетения, которое отмечалось у простых жителей по ту сторону Тянь-Шаня. Здесь люди были веселы и приятно улыбались, хотя при китайском правительстве здешний край отнюдь не был беззаботной Аркадией (180) . Я пребывал теперь в европейском костюме, и со всех сторон спрашивали, кто мы и откуда, предлагали фрукты, булочки и холодное питьё. Китайцев не наблюдалось; как и в Туркестане, население состояло преимущественно из сартов.

Постепенно дорога становилась все более оживленной. Постоянно встречались едущие на ослах, лошадях, груженых телегах и верблюдах. Было много женщин, которые носили паранджи пестрых цветов; на них смотреть было куда приятнее, чем на мрачное однообразие наших женщин. Черный чимбет здесь сменился на лёгкую разноцветную вуаль, а многие женщины вообще не скрывали своих лиц, так что мы иногда проезжали мимо накрашенных кокеток, которые поглядывали на нас с некоторым озорством. В тени массивных деревьев торговцы выставляли свои товары: фрукты, хлеб, пресную воду в высоких глиняных кувшинах, которые видом своим напоминали экспонаты какого-нибудь музея классических древностей.

Движение на дороге становилось всё тучнее, магазинов и торговцев всё больше, деревья теснились ближе друг к другу. Потом внезапно блеснула полоса широкой и довольно мутной реки, был длинный деревянный мост через нее, явилось скопление народа, ослов, местных извозчиков, с нависшими над лошадьми тентами, раздался звон колокольчиков, своеобразный шум и гам базара; наконец явились огромные городские ворота в массивных, широких оборонительных стенах… и я очутился в Кашгаре!

Но в город мы не поехали, а свернули направо мимо стен с высокими башнями по углам, местами сильно разрушившимися, мимо другого, меньшего, базара и остановились у дома европейского вида, окруженного тенистым садом, с вывеской на нём: «Русско-Азиатский банк».

Получасом позже я уже отдыхал на веранде, наслаждаясь завтраком. Белоснежная скатерть, безупречное обслуживание, сверкающее серебро, цветы в вазах, удобная мебель, миндальные пирожные, печенье, сахар, американские и английские газеты – все это перенесло меня в мир цивилизации и культуры. Это было странное и непривычное чувство, ощущение полного блаженства. Казалось, что я очнулся от долгого-долгого сна, полного ужасных сновидений и кошмаров. Я вернулся к своей старой жизни, к нормальному течению мыслей, ко мне вернулось старое знакомое прошлое, дорогое старое прошлое, которое, как я думал, ушло навсегда, уничтожено дикарями, разрушившими мою страну. Жизнь в дикой природе, всевозможные лишения, голод и жажда, преследования – все это отныне в прошлом. Та мрачная гробница, огромное убежище для безумцев, что сегодня являет собой мое несчастное отечество, слава Богу, оставлена позади, далеко за снежными вершинами Тянь-Шаня! Я вновь оказался в мире порядочных нормальных людей.