Дарья Истомина - Леди мэр

— Фанфары!

Звучат радиофанфары.

— Мэр! Вперед!

Гаша начинает свое восхождение на сцену.

— Хор!

Хор и оркестр народных инструментов с усиленным восторгом исполняют «Славься!» Артур Адамыч уже не сдерживает таких же восторженных слез.

…Пьяный, чумазый от сварочной копоти Чуня, положив голову на стол рядом с отстрелянным десантным АКа, спит в слезливой полной отключке. Рядом с его головой — щиток сварщика.

Серафима в яростном ужасе трясет Максимыча, крича шепотом:

— Господи! Ты что натворил, старый дурак?! Кто тебя просил? Зачем? Это же кровь… Кровь…

— Не вопи! Свет я ему вырубил. Они тоже ни хрена не видели, когда оттуда полезли. Он их всех в морозилке посреди туш уложил аккуратненько. Одного рожка на всех хватило. И в топку. Что не сгорело из барахла, в самый низ, в бомбоубежище, спустил. Двери автогеном заварил. Завтра пригонишь миксер с бетоном. Там вентиляция есть сверху… Труба… Зальешь в дырку… Дел-то? Кто туда сунется?

— А дальше что? Что теперь будет?!

— Тихо ты… Ничего особенного уже не будет. Все особенное уже было. Что было, то и будет.

— Ты что? Совсем сдвинулся?! Эта стерва вот-вот отыграет у нас все. Город выиграет! Уже выиграла.

— Это не она его выиграла. Это мы его просрали. Эй, Чунька, отоспался?

— А… это вы… А мне показалось… мне все это как бы снится…

— Шланг возьми, подмой там в холодильнике… Накапало… И в котельную глянь, чтобы и золы не осталося! И золы!..

А я несу спящего теплого Гришку на руках домой, смотрю, как в темном небе сворачивается и разворачивается в медленные завитки этот самый белый дым, и мне еще надо долго прожить и пережить немало, чтобы по-настоящему понять, что это было такое…

Это сейчас я задним умом крепка.

Когда собрала по ниточке, по лоскутку, по словечку и шью мою историю тех дней. Когда мои сомовские спасители и защитнички вытрясли из деда Щеколдина все, что могли, когда свое сказала и Карловна, и наш Чич, отдоилась даже всезнающая Долли, и, как говорится, все собралось «до кучи» и прояснились какие-то абсолютно темные для меня, тогдашней, события. Иногда мне кажется, что я знаю все или почти все. И все-таки о многом я могу только догадываться.

Ну почему Фрола Максимыча Щеколдина понесло в ночь той бойни на могилу дочери — я понимаю. Но зачем он поволок с собой этого дурковатого Чуньку?

Как так вышло, что он прикончил этого недоумка именно там? Его-то и нашли через несколько дней.

Сегодня мне этого никто не скажет. И все-равно я точно знаю — это из-за меня, все из-за меня…

И еще я точно помню, что, возвращаясь из клуба домой, я больше всего опасалась, что Долли никуда не уехала, и ждет меня, и опять станет донимать меня своими вопросиками.

Но ее уже не было.

Все ответики она уже увезла с собой.

И выкладывает их не без удовольствия вместе со своими фото, на которых я в страстном объятии с Лазаревым. Туманскому, конечно.

Кому же еще?

В модном ресторанчике «Савельич», который для олигархов или хотя бы полу.

— Может, не стоит вам это рассматривать, Семен Семеныч? — прихлебывая супервинцо, сочувственно вздыхает Долорес.

— Как раз это — стоит…

— Представляете репортаж! «Лямур на высшем административном уровне… Губернатор пал жертвой чар роковой красавицы… Бывшая бизнес-леди, бывшая Туманская, гипотетическая градоначальница провинциального городка на Волге Лизавета Басаргина отдает свое сердце самому симпатичному губернатору России!»

— Ты считаешь — он симпатичный?

— О-го-го! «Дорогие читательницы! Подруги! Где проведут медовый месяц молодые? На Багамах, на Большом рифе в Австралии?.. Или в его охотничьем домике в России?..»

— У него есть охотничий домик?

— Ха!

— Откуда ты знаешь? Ты же провела там всего лишь сутки.

— Три ха-ха! Ты просто не представляешь, на какой пилотаж я способна, когда мне интересно. Я уже знаю об этом хмыре все, что знаю о тебе, Семеныч. И даже немножечко больше. Вот это везуха. Журнал бабы рвать будут из рук… И тиражи! Тиражи! Тиражи!

— Про тиражи забудь, Долли. Тебя там просто не было.

— Как это не было? Да вы что, Семеныч? Это что? Накрывается мой репортаж? Вы же меня сами к ней зафуговали! Разведать и доложить! Я там пахала как конь… И — не печатаем?

— Забудь!

— А я только-только собиралась прилично наварить на спецномере.

— Я все компенсирую. Заткну все твои дыры.

— Финансовые? Я надеялась на большее.

— Ты немножечко перебрала, Долли? А?

— Есть с чего. Я же художник, Туманский. Писала — сама рыдала. Песня любви роковой… На фоне зачуханной, почти деревенской России! И кошке под хвост?