— Какой интересный дым, Лиз, — замечает Элга. — Как будто там жгут что-то.
— Чего там жечь? Серафима свою колбасу коптит, — пожимаю я плечами.
Господи, прости меня, грешную!
Как же я буду клясть себя потом за то, что ничто меня не подтолкнуло в те минуты — хотя бы догадаться, что там творится…
Табачная линия заторможена, почти все освещение выключено. Взбудораженные гастарбайтеры, уже с узлами и чемоданами, орут по-молдавски, обступив Чуню, и размахивают рублевыми деньгами и контрактами.
Девушка, плюнув на деньги, бросает их под ноги Чуне, который держит бешено лающего пса в наморднике.
— Назад! — орет Чуня. — Все назад! Тихо! Тихо! Я же ничего не понимаю! Чего вы взбесились? Мать вашу… Вам плочено? Плочено! Куда поперли? Чего орете?! Ну ладно, ладно, щас спрошу!
Когда охранник Чугунов входит в кабинет Серафимы, дед Щеколдин пересчитывает деньги, перекладывая их из сейфа в чемоданчик.
— Табачок горит в котельной?
Обозленный Чуня швыряет ему мятый бланк контракта.
— Какой, на хрен, табачок? Что будем с этими работягами делать, Фрол Максимыч? Я их, конечно, собачками пугнул и в подвале запер. Но долго их там хрен удержишь!
— Что такое? Ты им заплатил?
— Да не берут они денег… Не берут! Даже долларами швыряются. В гробу они видели твои деньги!
— Так что им еще надо?
— А ты ихние контракты видел? Которые с ними еще Маргарита Федоровна в ихней Молдавии подписывала. Там что им было обещано? Чем она их от имени своей фамилии и должности купила?
Старец надевает очки и перечитывает бланк.
— Вот идиотка… Гарантирует по окончании работ российские паспорта, прописку и проживание в Сомове. Господи, что же это она наворотила? Да еще с городской печатью.
— Вот и они считают… Работа кончена? Кончена. А их кинули! И мы их в три шеи… Гляди… Они совсем озверели… Еще подожгут чего внизу… Пожарка припрется…
— Думаешь, и поджечь могут?
— А не пожгут, так в город двинут! В ту же мэрию! За своим… С бумажками этими… Они нам такой шухер с воем на людях устроят! Вот черт… Я «Газель» пригнал… Думал, погружу всех, и как всегда… до Истры… А там на электричку… И с приветом…
— М-да… Дела… Пацанов твоих на территории нету?
— Я всех отшил, а то пойдут трепать.
— Ну что ж, Чугунов, тогда придется тебе самому…
— Что — самому?
— А все самому. Автоматик у тебя где припрятан? Тут где-то? В котельной, да? Там же и глушитель имеется… А?
— Ты что, Фрол Максимыч! Ты что это?!
— А что поделаешь, Чугунов? Я старенький, а ты вон какой! Шварценеггер! Ну небось Голливудов насмотрелся, вот и делай, как у них. Это ж проще пареной репы… Пора тебе жизнь по-настоящему начинать… Что ты все в шестерках?
— Нет, я на такое не пойду.
— Хорошо, Чунечка, я пойду! Только ты рядом с ними ляжешь! Да и мама у тебя есть… Кажется… Есть мама, Чуня?
— Мама? Мама есть.
— Ты же хороший сынок? Ты же не хочешь, чтобы маму обидели?
…А мы там в клубе ни сном ни духом…
Занимаемся черт знает чем. Артур Адамыч уже почти в экстазе, кричит мне в зал со сцены повелительно:
— Лизавета Юрьевна! Ленту… Ленту не забудьте надеть… Все должно быть абсолютно достоверно… По секундам… Такой день! Такой день! А может быть, все-таки? — Он запевает марсельезно: — «Аллон зан фан де ля патри!» Эгалите! Фратернитэ! И барабаны! Барабаны! Лизавета Юрьевна?!
Все.
Он меня достал.
Все они меня достали.
И Гришка заснул.
Я уношу его на руках по проходу. И уже от дверей оборачиваюсь:
— Прости, Адамыч. Все простите. Что-то мне не по себе… Мутно как-то сегодня… Плохо… Увольте…
Я ухожу.
Артур Адамыч бьется в истерике:
— Но я так не могу. Зачем же мы ленту готовили? Гладили? У меня никогда не было такого! Мы не привыкли! Мои такого наворотят… Да еще и при губернаторе… Агриппина Ивановна, мне же просто необходимо, чтобы она лично сделала как надо… Темп! Ритм! Мизансцены!
— Не трепыхайся, Адамыч. Куда идти? Туда и туда? Да ты не боись, я все запомнила. Ну, я за нее, чтобы твои не наколбасили! Тебе мало?
Адамыч оторопело смотрит на Гашу. А та невозмутимо надевает через плечо и оглаживает триколорную ленту. Встрепенувшись, он согласно кивает:
— Ага! Внимание! Репетиция продолжается! Всем приготовиться! — Он включает секундомер. — Свет!
Вспыхивают все софиты, заливая сцену светом.
— Дробь!
Бьют радиобарабаны.
— Знамя города!
Из-за кулис, чеканя шаг, выходит Лыков со знаменем, он параден, в белых перчатках, справа и слева от него в ассистентах его рядовые, естественно тоже в парадной форме, занимают позицию позади пульта и замирают.
Читать дальше