Дарья Истомина - Леди мэр

— Ну вот все мои отключились… Спят… Может быть, и нам пора разбегаться, Алексей Палыч?

— Что-то не хочется.

— А о чем это вы с Элгой шушукались? Нажаловалась уже? Накапала?

— Давайте не будем об этом… Хотя бы сегодня… А?

— Можно…

Он сходит по ступенькам вниз. И только теперь я понимаю, что поездка эта — за пределы — далась ему непросто, резче обозначились впадины глаз, лобешник в новых морщинках.

— Вы на меня не обидитесь, Лиза?

— Пока не за что.

Он вынимает из кармана замшевую ювелирную коробочку с дракончиком, открывает и протягивает мне. Я рассматриваю над свечой на просвет сероватое кольцо из нефрита.

— Это я в Сычуани в одной лавочке прихватил. Говорят, старинное.

— Нефрит?

— Он самый. Китайцы называют его «ию». По слухам, он олицетворяет пять главных человеческих качеств.

— А по виду обыкновенный серый булыжничек.

— Да он разный бывает: белый, зеленый, даже черный. Но всегда мягок по цвету: что означает мягкость души, мягкосердечие.

— Ну тогда это не про меня.

— Да вы наденьте его… Мне объясняли, что камень открывается только на руке — от живого тепла.

— Это мы уже проходили. Слишком уж похоже на процедуру обручения. Это для школьниц, Палыч.

— Почему вы стараетесь меня все время как-то поддеть?

— Это от страха…

Усмехнувшись, я все-таки надеваю его. Кольцо действительно как не из камня. Теплое.

А я раздумываю.

За забором да и в саду торчит до чертовой матери молодых ментов. Им же жуть как интересно, что тут будет. Да и в темном окне кухни белеет Гашкина ночная рубашка. Наблюдает, значит. Ага, еще кто-то показался, силуэтно. Карловна, точно она. Бдят. А в кухне Элга говорит:

— Агриппина Ивановна, Гришка проснулся. Спрашивает, где его сок?

— Да тише ты… Матерь Божья, ну вразуми эту говнючку. Только бы она хоть этого не спугнула.

— О… это просто неприлично… Есть интимные вещи, которые непозволительно наблюдать со стороны.

— А что ж тут наблюдать? Ни мычит, ни телится… Все ля-ля-ля… Вежливый слишком… Ох, вежливый…

— Оставьте Лиз в покое. Ну хотя бы в этот романтический момент.

— Пролялякают до утра без всякого смыслу — вот тебе и все моменты…

Ошибается моя Агриппина Ивановна на этот раз. Ох, ошибается!

Плевала я на все!

Это мой день.

И ночь тоже моя!

Я осторожно трогаю пальцем сухие губы Лазарева. Он осторожно меня притягивает.

— Не надо, Палыч, — шепчу я запоздало. — Я уж и позабыла, как это делается…

— Ничего… Я напомню…

Мы целуемся уже всерьез, сплетясь руками. И именно в этот миг, слепя нас мощными фарами, во двор неспешно заруливает дамская иномарочка, мелодично сигналя. Она тормозит, из машины вылетает оснащенная по писку последней моды эта чертова Долли со своими фотоаппаратами.

Лопается доска в заборе, хрустят кусты за нашей спиной, лыковские пацаны в бронежилетах в один миг отгораживают нас от этого вторжения. Я понимаю, что этой стерве сейчас отвесят так, что мало не покажется.

— Отставить, мальчики… Это моя знакомая… Обычно не кусается… — говорю я как можно спокойнее.

Журналистка ни на миг не дрогнула лицом — она и не в таких переделках бывала.

Более того, эта шимпанзюка картинно озирается, деланно не замечая нас, и вопрошает:

— Ну и где здесь эта недоделанная Жанна д’Арк в лаптях? Мать Тереза? Шиза несчастная?

— Долли… Какого черта?! — не выдержав, ору я.

— Минуточку…

Отступив, она снимает нас со вспышкой. А мы все еще стоим в обнимку.

— Ну и что нам теперь делать? — со смешком целует он меня под ухо.

— Да плевала я на них, — шепчу я ему. — Тащите меня в кустики, губернатор!

Если рассматривать журналистку и издательницу Долорес Кирпичникову (она же Долли) аналитически, то нужно признать, что она целиком и полностью создание искусственное. Не естественное, во всяком случае. Долли есть продукт, созданный многолетними усилиями массажистов, косметологов, пластических хирургов и еще черт знает кого. Кстати, никто не знает, сколько ей в действительности лет. Я тоже.

В прошлом году она смотрелась лет на сорок, но в нынешнем сильно помолодела.

Ходят слухи, что она вбухала дикие деньги в формирование новой задницы (прежняя была грузновата и несколько грушеобразна), талии и, главное, грудей, прошила личико некими золотыми микронитями и нынче со своей упругой попочкой, утянутая в широкий пояс как оса, с молодыми грудками смотрится как только что покинувшая журфак МГУ дипломница. Выдают ее, конечно, глаза, опытные и умудреннные, как у старой какадушки, но она их отработанно прячет за линзами темно-синего, искусно подобранного оттенка.