Пип Уильямс - Потерянные слова

Гарет подождал, пока доктор Мюррей напишет записку мистеру Харту, затем положил ее в сумку, и они вместе вышли в сад. Я видела, как они стояли за дверью. Доктор Мюррей потянулся, как он обычно делал, если все утро склонялся над гранками. Их поведение изменилось, стало менее официальным. Папа говорил мне, что мистер Харт заболел от переутомления, и по лицам Гарета и доктора Мюррея было заметно, что они оба тревожатся за него.

Доктор Мюррей вернулся в Скрипторий один, и мое внутреннее напряжение, о котором я даже не подозревала, исчезло. Он оставил дверь открытой, и между столами стал прогуливаться холодный декабрьский ветерок. Обычно я не разделяла мнение доктора Мюррея, что свежий воздух способствует остроте ума, но мне было так жарко, что голова работала с трудом, поэтому прохлада меня подбодрила. Я вернулась к письму, в котором мне нужно было оправдать написание слова rime .

— Это тебе, — услышала я голос Гарета.

Я не сразу смогла поднять голову. Все тепло, которое было в моем теле, хлынуло к лицу.

— Новое слово для твоей коллекции. Одно из тех, что использовала моя мама. Она всегда меня так называла, но я не смог найти его в копиях гранок, которые мы храним в Издательстве.

Он говорил быстро, но я разобрала каждое слово. Я все еще боялась поднять глаза, потому что не была уверена, что смогу хоть что-то сказать в ответ. Вместо этого я уткнулась в листочек, который Гарет положил передо мной. Должно быть, он взял его из стопки чистых бланков, которые хранились на полке у входной двери. Слово оказалось совсем обыкновенным, но его значение удивило меня.

КАПУСТКА

«Иди сюда и обними меня, моя капустка».

Дерит Оуэн

Дерит — какое красивое имя. Предложение было примерно таким, как его сказала бы Лиззи.

— У матерей собственный язык, не правда ли? — спросил Гарет.

— На самом деле я не знаю, — я посмотрела на папу. — Я никогда не знала свою мать.

— Ой, прости! — воскликнул Гарет.

— Все в порядке. Зато, насколько ты знаешь, у моего отца особые отношения со словами.

Гарет засмеялся.

— О да, я знаю.

— А твой отец? — спросила я. — Он тоже работает в Издательстве?

— Моя мама работала в Издательстве переплетчицей. Она позаботилась о моем обучении, когда мне было четырнадцать.

— А папа? Он все еще работает в Издательстве?

— Мы всегда жили с матерью вдвоем.

Я взглянула на листочек и попыталась представить женщину, которая называла этого мужчину моей капусткой.

— Спасибо за слово, — сказала я.

— Я надеюсь, ты не против, что я подошел к тебе.

Я повернулась к сортировочному столу. Одна или две пары глаз косились в мою сторону. Папа странно улыбался, не отрывая взгляд от гранок.

— Я рада, что ты это сделал, — сказала я и наконец посмотрела в его лицо, но тут же снова отвела взгляд.

— Ну, тогда я и дальше буду приходить.

Когда Гарет ушел, я подняла крышку стола и стала рыться в коробке из-под обуви так долго, пока не пристроила его листочек.

По пути в Бодлианскую библиотеку я увидела толпу, собравшуюся у памятника Святым мученикам. Я могла объехать ее, как обычно свернув на Паркс-роуд, но вместо этого проехала до конца Банбери-роуд.

Объявления были развешены по всему Оксфорду. Листовки валялись на улице, и газеты кричали заголовками статей в поддержку или против. Суфражистские организации Оксфорда собрались на мирное шествие от церкви Святого Климента до памятника Святым мученикам. До начала оставалось еще несколько часов, но уже ощущалось волнение ожидания и подготовки.

В библиотеке было меньше людей, чем обычно, и я не спеша обследовала полки в отделе искусств. Книги, которые доктор Мюррей попросил меня проверить, были старыми, в них было трудно разобрать цитаты, и я могла легко сделать ошибку. Я сидела на скамье, отполированной поколениями ученых, и гадала, сколько среди них было женщин.

Домой я поехала той же дорогой. Участницы шествия уже собрались, а толпа зевак увеличилась. Женщин было раза в три больше, чем мужчин, но меня поразило, какие разные мужчины здесь присутствовали. Мужчины в галстуках и без. Мужчины под ручку с женщинами. Мужчины, стоявшие поодиночке. Мужчины в шапках и в рубашках без воротников, собравшиеся вместе. Они сложили руки на груди и широко расставили ноги.

Я прислонила велосипед к ограде небольшого кладбища у церкви Святой Марии Магдалины и встала у края толпы.

Когда я прочитала о планируемом шествии, я стала надеяться, что Тильда приедет в Оксфорд для участия в нем. Я написала ей письмо и вложила в него записку: «Буду ждать у церкви со стороны памятника Святым мученикам».