Пип Уильямс - Потерянные слова

Теперь к другим новостям. Я долго и усердно размышляла о том, что лучше молчать, но Бет убедила меня, что молчание — это пустота, наполненная тревогами. Сара пишет, что они отлично устроились в Аделаиде и малышка Меган прекрасно развивается. Мне есть что рассказать на эту тему, но я подожду твоих вопросов.

Кстати, не лишним будет упомянуть, что совсем недавно Сара впервые приняла участие в голосовании! Жительницы Южной Австралии пользуются этим правом уже пятнадцать лет. По моим данным, ради этой привилегии ни одной из них не пришлось бить окна или голодать. Тебе наверняка известно, что несколько австралиек приезжали в Англию, чтобы помочь нам в борьбе. Помнишь молодую особу, которая приковала себя к решетке Дамской галереи в Палате общин? Так вот, она из Аделаиды. По общему мнению, Южная Австралия ничего не потеряла, предоставив женщинам права. Напротив, Сара пишет, что это очень милое место, если ты сможешь привыкнуть к жаре. Всеобщее избирательное право обязательно появится и у нас, это просто вопрос времени.

Закончу письмо новостью от Бет: «Жену драгуна» недавно переиздали. Похоже, борьба за избирательное право вполне уживается с романтикой любовных приключений. Женщины — сложные создания.

Меган. Мег. Меггимей.

У Нее есть имя, и Она прекрасно развивается. Это все, что я хотела знать. Это все, что я могла держать в себе, не разрываясь на части.

Прошли еще два Ее дня рождения. Меган исполнилось три, потом четыре. Рассказ о Ней стал частью ежегодного подарка Дитте, как когда-то история о Лили. Ее первые шаги, Ее первые слова. Книга, подаренная Дитте, откладывалась в сторону, а ее новости быстро вылетали из головы. Я с трудом возвращала себя в повседневную жизнь.

Из года в год время оставляло на Скриптории свои следы. Все выше росли книжные стопки, появились новые ячейки, и стеллажи создавали укромный уголок для старого стула, который Росфрит принесла из дома. Мистер Мейлинг любил уединяться там для изучения иностранных текстов. Бороды помощников седели, а у доктора Мюррея она стала еще длиннее.

Скрипторий никогда не был шумным местом, но в нем жила мелодия звуков, которые создавали успокаивающий гул. Я привыкла к скрипу перьев, шелесту бумаги и разочарованным возгласам, по которым можно определить человека, как по отпечаткам пальцев. Если доктор Мюррей был встревожен каким-то словом, он кряхтел, вставал со стула и подходил к двери, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Мистер Данкворт начинал постукивать своим карандашом в такт своим мыслям. Папа вообще затихал. Он снимал очки и тер переносицу, потом подпирал подбородок рукой и поднимал к потолку глаза, как делал это иногда за ужином, когда наш разговор ставил его в тупик.

У Элси и Росфрит был свой набор звуков. Мне нравилось слышать, как края их юбок скользят по полу и подметают случайно упавшие листочки. «Какая неожиданная удача», — думала я и внимательно следила, где они остановятся, чтобы потом забрать листочки, если меня кто-нибудь не опередит. Девочки Мюррея — я иногда их так про себя называла, хотя нам всем уже перевалило за тридцать — освежали воздух лавандой и розой, и я вдыхала его с наслаждением, чтобы избавиться от запаха небрежной гигиены мужчин.

Время от времени в Скриптории наступала тишина, и он полностью становился моим. Такое случалось обычно перед выходом новой брошюры, когда все редакторы и старшие помощники собирались в старом здании Музея Эшмола, чтобы разрешить последние разногласия, а Элси и Росфрит не упускали возможность куда-нибудь отлучиться.

Заполучив Скрипторий в свое распоряжение, я обычно ходила между столами и книжными полками в поисках затерянных листочков, однако в то утро все пошло не так. Свой утренний перерыв на чай я провела в комнате Лиззи, разбирая листочки. У меня появились новые женские слова, над которыми мне хотелось поработать.

Я подняла крышку стола и взяла коробку из-под обуви, которую использовала как ячейку для собственных слов. Она была заполнена наполовину маленькими стопками листочков, скрепленных вместе. В каждой из них были записаны слова, их значения и цитаты от разных женщин. Я разложила новые слова у себя на столе. Для некоторых я уже написала определения, а для других мне еще нужно было оформить заглавные листочки. Эту часть работы я любила больше всего: рассмотреть все значения слова, выбрать из них то, которое станет главным, и придумать определение. Я никогда не оставалась одна, разбирая свои листочки. Меня сопровождали голоса женщин, которые называли мне эти слова. К Мейбл я прислушивалась дольше всех, чтобы убедиться, что правильно поняла ее, и, когда у меня получалось, в моем воображении всплывала ее беззубая улыбка.