Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

— Вижу время от времени. Хорошие люди. Никого не трогают.

— Припоминаю, пару лет назад в этой гавани погибла женщина оттуда.

— Хорошая женщина. Решила искупаться. Впрочем, вполне могу ее понять.

— Это случилось уже после того, как меня перевели в «один-ноль-три» в Квинсе, — сказал Катоха.

— Я так и не слышал, чем кончилось это кино, — сказал Элефанти.

— Да плохо кончилось.

— Это почему же?

Катоха недолго помолчал.

— Через три месяца я выхожу на пенсию, Томми. Отстану наконец от тебя.

— И я тоже.

— Как это?

— Неважно. Тоже уйду к этому времени. Раньше, если получится. Продаю это местечко.

— У тебя проблемы?

— Нет. Ухожу на пенсию.

Эту новость Катоха переваривал долгую минуту. Оглянулся на Элефанти через плечо. Подмывало спросить: «С какой работы уходишь?» Он то и дело слышал, как преступники объявляют о том, что уходят. Но Элефанти был другим. Контрабандист, да. Умелый, да. Но скверный преступник? В этом Катоха уже сомневался. Элефанти суров, умен, непредсказуем. Никогда не перевозил одно и то же дважды за короткий срок. Вроде бы никогда не жадничал. Никогда не перевозил наркотики. Чтобы замести следы, держал склад и принимал обычные поставки. Подмазывал копов, как и все, но только ради выживания и — не мог не признать Катоха — приличным образом. Он умел учуять молодого голодного копа, а мог распознать и чистого. Никогда не подставлял копов и не давил на продажных. Редко просил об одолжениях. Для него это был просто бизнес. Ему хватало мозгов не подкупать Катоху или немногих чистых копов, которых Катоха знал в «семь-шесть». А это немало говорило об Элефанти.

И все же Элефанти — из Семьи, а они совершают ужасные поступки. Катоха пытался выискать разницу между несправедливым миром и ужасным. Запутался. Какая разница между тем, кто украдет десяток холодильников за пять тысяч баксов, и тем, кто продает холодильников на пятьдесят тысяч, а потом правит Налоговый кодекс, чтобы заработать восемьдесят? Или барыгой, чей героин губит целые семьи? На кого смотреть сквозь пальцы? Ни на кого? «Мне бы быть страусом, — подумал он с горечью. — Потому что мне уже плевать. Я влюблен в уборщицу. А она не знает меня настоящего».

Сквозь пелену размышлений он заметил, как за ним наблюдает Элефанти.

— Я все время слышу, что люди собираются на пенсию, — сказал Катоха наконец.

— Здесь ты это слышишь впервые.

— Стало тяжело? Из-за перемен?

Бровь Элефанти слегка вздрогнула.

— Есть немного. А как у тебя?

— То же самое. Но в моем деле можно по-настоящему уйти на пенсию.

— В моем тоже.

— Куда? В морг?

Элефанти усмехнулся.

— Что ты от меня хочешь, Катох? Ждешь, чтобы у меня мозоли на веках выросли от того, что слишком много моргаю? Я хочу уйти. Я устал. Я пахал всю жизнь. Ты знаешь, что дуб не дает желуди, пока ему не станет пятьдесят лет?

— То есть дубом решил стать?

— Решил стать тем, к кому каждый коп в «семь-шесть» не ходит два раза в год, как к стоматологу.

— Я-то пришел, потому что слышал, что ты хочешь меня видеть.

— Это кто тебе сказал? Я никого не звал.

— Ты не единственный в «семь-шесть», у кого пташки поют соловьями, Томми. Но если ты Тарзан, то я — Джейн. Я слышал насчет своего дела кое-что, чего не понимаю. Надеялся, ты прояснишь.

— Так ты правда из-за дела?

— Черт возьми, если все в этом участке хотят подрезать корку хлеба у соседа, это еще не значит, что я такой же. Да, я правда из-за дела. Своего последнего, если повезет. Приехал поговорить с тобой начистоту. Может, ты для меня что-то прояснишь. Может, я для тебя. Все устраивает? И потом вместе уйдем на пенсию.

— У нас с тобой конфликт интересов, Катоха. Как я выйду — не твое дело. Но я выйду. И я и так сказал слишком много.

— Не умничай. Я и так знаю слишком много.

— Я не умничаю. В моем бизнесе беда подкрадывается, как давний долг. Так что расплачиваешься с теми, кто не воткнет тебе нож в спину, и надеешься, что у остальных амнезия. Так заведено. Но в моих интересах вести дела там, где наши интересы совпадают.

— Справедливо.

— Так что у тебя есть?

— У меня есть мертвый пацан на причале Витали. И двое раненых. И старик в бегах.

— Что за старик?

Катоха посмотрел на Элефанти.

— Хорош, Томми.

— А ты никогда об этом не думал? Что я могу его не знать?

— Господи, он же у твоей матери работает.

Элефанти вздохнул.

— Ты можешь выйти из метро на свет божий, а? Ты ведь ее знаешь. Она все такая же, какой была, когда ты только начинал пинать здесь балду. Бродит по пустырям и тащит ко мне во двор все, что не воняет, как говно на палочке.