Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Она задумчиво поскребла подбородок.

— Тогда мир для меня еще только прояснялся. Я видела, как мы живем под белыми, как они к нам относятся, как относятся друг к другу, их жестокость и фальшь, ложь, которую они плетут друг другу, и ложь, которую научились плести мы. На Юге было тяжело.

Она посидела в раздумьях еще минуту, почесала длинную красивую голень.

— «Пил и », — сказала она. — Орать на такого крошку. Мальчик за мужской работой. А он упился до чертиков.

Пронзив Пиджака взглядом, она тихо добавила:

— И несмотря ни на что, у тебя был такой талант.

— Да ну, что было, то прошло, — сказал он.

Она вздохнула и снова посмотрела на него тем самым взглядом — взглядом, полным терпения и понимания, какой он помнил с тех пор, как они были детьми. На миг показалось, будто повеяло свежей красной почвой и ароматами весенних цветов, вечнозеленой сосны, огуречного дерева, ликвидамбара, каликанта, золотарника, тиареллы, коричного чистоустника, астры, а потом в воздухе разлился ошеломительный запах луноцвета. Он тряхнул головой, решив, что пьян, потому что в этот миг, среди хлама в подвальной котельной обшарпанных Вотч-Хаусес в Южном Бруклине, примерещилось, будто он вернулся в Южную Каролину и увидел Хетти верхом на пони ее отца, и как она гладит животное по шее, и как пони стоит на заднем дворе у папиного огорода, и помидоры, тыквы, листовую капусту. Какой высокой, молодой и прекрасной казалась Хетти, когда оглядывала красивый и ухоженный зеленый двор своего папы.

Хетти прикрыла глаза и подняла голову, принюхалась. Сказала:

— Теперь и ты почувствовал, да?

Пиджак хранил молчание, боясь признаться.

— Раньше ты обожал запах трав, — сказала она. — Любых. Мог по одному запаху определить любое растение. Я тебя за это обожала. Мой Травник.

Пиджак отмахнулся.

— Ох, ты все про старое, женщина.

— Да, про старое, — сказала она тоскливо, глядя поверх его головы. Казалась, она видит что-то далеко-далеко. — Помнишь миссис Эллард? Белую старушку, у которой я работала? Я никогда не рассказывала, почему от нее ушла?

— Потому что поехала в Нью-Йорк.

Она печально улыбнулась.

— Ты прямо как белый. Любую историю переиначиваешь под себя. Послушай меня в кои-то веки.

Она потерла колено и начала:

— Мне было четырнадцать, когда я стала ухаживать за миссис Эллард. Я заботилась о ней три года. Никому она не доверяла больше, чем мне. Я и стряпала, и занималась с ней упражнениями и делами, давала лекарства, которые прописал доктор. Когда я только пришла, она очень недужила, но я выхаживала белых с двенадцати лет, так что свое дело знала. Без меня миссис Эллард даже к врачу не ходила. С места не двигалась, пока я не приду к ней домой поутру. Спать по ночам не ложилась, если я ее не укладывала. Я знала всю ее вдоль и поперек. Доброе у нее было сердце. Но вот дочка ее — дело другое. А уж дочкин муж — сущий дьявол.

Однажды этот муж приходит ко мне и говорит, будто дома чего-то не хватает. Я спрашиваю чего, а он разозлился и ответил, что я ему перечу и должна вернуть одиннадцать долларов. Из-за этих одиннадцати долларов его чуть удар не хватил, так он разъярился. Сказал: «Вычту из твоей следующей получки».

Ну, я понимала, что это значит. Видишь ли, старушка была при смерти, и они хотели выставить меня из дома. Когда он обвинил меня в краже тех одиннадцати долларов, я как раз только получила деньги, а зарабатывала я всего четырнадцать долларов в неделю, так что решила больше двух недель не задерживаться. Но дочка сказала: «Не говори моей матери. Она огорчится, и она умирает, и ей станет только хуже». Обещала мне доплатить, если я буду помалкивать. И я согласилась.

Что ж, я понимала, чего они хотят. О том, как заботиться о несчастной миссис Эллард, они знали не больше, чем пес знает о праздниках. Жаловались на нее, кормили тем, что ей нельзя, оставляли лежать в собственных отходах, забывали давать таблетки и все прочее. Я была только подростком, но и то сообразила, что хорошего тут не жди. Как бы нож ни падал, я знала, куда придется острый конец, так что приготовилась уходить.

За три дня до конца своего срока я пришла кормить миссис Эллард, а она расплакалась. Сказала: «Хетти, почему ты меня бросаешь?» Тут я и поняла, что дочка врала мне в глаза. Я ни на секунду не задержалась, когда эта бессовестная баба налетела на меня и сделала вид, будто злится, что я проговорилась ее матери о своем уходе. Я поняла, что проработала две недели впустую. Поняла, что те гроши, которые мне причитались, — ну… о них можно забыть.