– Ты была маленькая.
– И что? Я вам приносила всякие вкусности. Лимонад, мороженое – а мне всего-то было надо в карты с вами поиграть, или послушать, как вы разговариваете, или хоть что-нибудь . Но ты и твои друзья меня не любили. Я все гадала почему. Это было не просто так.
Джек откинулся на стуле, скрестил руки на груди и широко улыбнулся, словно Мелоди рассказала отличный анекдот. Потом рассмеялся, но у нее сделалось такое обиженное лицо, такое Мелоди-сделали-больно, что он осекся.
– Мел, – сказал он, накрывая ее руки ладонью. – Ты вовсе не вызывала у них неприязнь. Ты была прелесть, ковыляла по лужайке в обвисшем раздельном купальничке с кувшином теплого лимонада или тающим мороженым; на вкус оно было как отмороженное. Совершенная прелесть.
Мелоди уставилась на свой недоеденный сэндвич. На Джека она взглянуть не могла. Теперь ее мучило то, что она затеяла этот разговор; и то, как в его изложении выглядели ее походы через лужайку; и особенно – что от «ты была прелесть» ее охватило чистое счастье.
Он продолжал, и из его голоса ушла вечная язвительная нотка:
– Что бы там ни происходило, под теми соснами, это не имело отношения к тому, любили тебя или нет. Ну бред же. Мне было семнадцать. Я не хотел, чтобы ты крутилась поблизости, потому что у меня двадцать четыре часа в сутки была эрекция. Не хотел я, чтобы при этом присутствовала моя младшая сестренка.
– Ужас.
– Именно. Считай это формой братской любви. Так ты что, зациклилась на этом из-за Норы? Задумалась, не встроен ли в тебя отпугиватель гомосексуалов?
– Нет. Я просто думаю. Я хочу все сделать правильно. Хочу ее понять и поддержать, но мне страшно. Я больше не знаю, что ей нужно, что она чувствует.
– Да знаешь.
– Нет, Джек, нет. Я никогда не хотела девушку…
– Знаешь, знаешь , – настаивал Джек. Он встал, собрал мусор, оставшийся от ланча, и запихал его в пустой пакет из магазина. – Ты хочешь, чтобы она не была лесбиянкой, – спокойно сказал он.
– Да. Прости. Я это говорю не для того, чтобы обидеть. Просто не хочу, чтобы ее жизнь была сложнее, чем вообще бывает жизнь. Я не знаю, как облегчить этот путь, сделать его более гладким. Не знаю, что говорить, что думать и как себя вести, и не знаю, с кем поговорить. Кроме тебя.
Джек смотрел в окно, нетерпеливо постукивая пальцами по стеклу витрины.
– Уокер хотел детей, – наконец сказал он.
– Правда?
– Я из-за этого нервничал. Ты меня знаешь. Он хотел приемного, а я мог думать только об одном: откуда мы знаем, кого нам дадут? Все это казалось такой идиотской лотереей. А ребенку каково будет? Никто не подписывается на двоих отцов-геев. Мне казалось, тут так легко облажаться. Уокер вечно говорил, что я надумываю. Все повторял: «Это не просто так называется «брать под опеку». Родители – временные опекуны, они присматривают, дают любовь и стараются, чтобы с ними ребенок стал лучше, чем был до них. Не навредить ». В общем, так говорил Уокер. Не знаю, поможет ли тебе это.
– Немножко помогает, – сказала она.
– Еще один пример моего эгоизма, если поверить Уокеру, высказавшемуся на прощанье.
– Нежелание усыновлять?
– Да.
Мелоди на минуту задумалась. Почему так легко ранить именно тех, кого больше всего любишь? Она ткнула пальцем в барный столик на колесах в стиле ар-деко, заставленный хрустальными графинами с темной жидкостью.
– Это настоящий алкоголь? – спросила она.
– Определенно настоящий, – сказал Джек. – Предлагаешь выпить? Потому что если да, то я тебя сейчас люблю больше, чем кого-либо в Нью-Йорке.
– Да, – сказала она.
Джек налил по половине пластикового стаканчика скотча, и они пару минут сидели, потягивая спиртное, в дружеском молчании.
– Я не думаю, что ты вел себя как эгоист, – сказала Мелоди.
– С усыновлением?
– Да. Я считаю, ты вел себя обдуманно, осторожно и честно, открыто говорил, что тебя беспокоит. Дети – это непросто.
– Знаю.
– Не пойми меня неправильно; это очень здорово, и, думаю, вы с Уокером были бы прекрасными родителями – если бы оба этого хотели. Но это не для всех.
Она допила скотч и налила себе еще немножко. Алкоголь придавал ей некоторое ускорение.
– « Не навреди », – рассмеялась она. – Легко сказать! А знаешь, что еще легко? Навредить! Случайно навредить так легко, что руки опускаются. Не думаю, что ты вел себя как эгоист. По-моему, ты был реалистом.
Джек с веселым интересом наблюдал за Мелоди. Ничего удивительного в том, что она не держала банку, не было, но то, что она говорила, отзывалось в его душе – и ему становилось легче.
Читать дальше