Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

– Ты не хочешь есть? – спросил Уолт, указывая на нетронутую еду на тарелке Мелоди. Она посмотрела на яичный рулет. На вид он был чудесный, пухлый и хрустящий. Она вспомнила, как любила яичный рулет, когда была маленькая, пока однажды вечером не схватила его, не макнула в неоново-оранжевый соус к утке, не откусила огромный кусок и уже было начала жевать – когда Лео склонился к ней и сказал: «Знаешь, что в него кладут, что он такой вкусный? Дохлую собаку».

У нее ушли годы на то, чтобы поверить, что он шутил, и снова попробовать яичный рулет. Лео всегда все портил.

– Я не хочу есть, – сказала Мелоди, отпихивая тарелку. – Можешь взять.

– Хочешь, закажем что-то еще? Что-то не так? – спросил Уолт.

– Не так? – переспросила Мелоди. Она держала в руке печенье с предсказанием и так его сжала, что оно сломалось и кусочки разлетелись по всему столу. – Да, не так. Все кругом не так. Если ты не заметил, Уолт, весь наш мир недавно превратился в дерьмо .

В его лице мелькнуло что-то жесткое, почти нечитаемое послание – вроде тех слов, что надо увидеть в кубиках льда на рекламе алкоголя, и сейчас это означало : «Ты зашла слишком далеко».

– Извините нас, мы на минутку, – сказал Уолт Норе и Луизе. Мелоди сидела и смотрела, как он поднимается. – Можно с тобой поговорить? Пожалуйста.

Мелоди перевела взгляд на Нору и Луизу, которые сидели вытаращив глаза, и в конце концов Уолт взял ее повыше локтя и отчасти повел, отчасти потащил в глубь ресторана, к туалетам.

– Хватит, – сказал Уолт.

– Что ты делаешь? Почему ты со мной так обращаешься?!

– Я устал от того, что ты упорствуешь в своем несчастье. У нас ничего не «превратилось в дерьмо», если использовать твое прелестное выражение, включая наших детей, которые могут принять твою точку зрения слишком близко к сердцу. Хватит. Возвращайся за стол, извинись перед Норой и будь той, кем всегда для них была.

– Я имела в виду не Нору, – сказала Мелоди.

Уолт с отвращением отошел. Она была потрясена. Он никогда не говорил с ней в таком тоне и не прикасался иначе как с любовью и лаской. Она зашла в туалет, чтобы успокоиться. Да как он смеет! Она говорила не о Норе! (Ладно, может, и о Норе. Отчасти. Прости ее Господь.) Она склонилась над раковиной, умылась, посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она чудовищно – потому что была чудовищем. Как можно было так во всем и во всех ошибаться? Не понять, что Нора лесбиянка, не знать, как с ней об этом поговорить (а если посмотреть шире, и вообще как поговорить о чем угодно); не заметить, что девочки врут; не понимать, что Лео лжец и вор. Оказаться не из тех матерей, что готовы пожертвовать домом ради обучения дочерей в колледже – по крайней мере, не по своей воле, не с любовью.

Она перестала понимать, кто она. Не знала, как быть той, кем была всегда. Да и потом, та, кем она была всегда, оказалась той еще дурищей, не так ли? Мелоди вернулась к столу, за которым все молча жевали, смотрели, как она приближается – с опаской, как она печально отметила. Она села, взялась за свой яичный рулет. Попыталась сказать «Простите меня», но не могла говорить. Откусила кусочек, подумала: «Дохлая собака» – и выплюнула в салфетку.

Не сказав ни слова, она схватила сумочку, вышла и села в машину, одна. Сквозь витрину ресторана она видела Уолта, Нору и Луизу. Они ели, но не разговаривали. Молча передавали друг другу блюда и жевали, глядя в тарелки. Она попыталась представить, что делась куда-то, просто исчезла без следа, и теперь это их жизнь. Муж без жены, дочери без матери. Картина выходила такая шаткая, незаконченная и печальная.

Уолт что-то сказал, и девочки покачали головами. Все положили себе еды с большого блюда в центре стола. Они постоянно оборачивались к другой части зала, напротив окна, все вместе. Мелоди подумала, не сидит ли там кто-то знакомый, а может, им просто нужно долить напитки и забрать коробки. Официанты в этом заведении имели обыкновение исчезать, едва тебе что-то понадобится. Наверное, Нора хочет еще печенья с предсказаниями. Уолт потянулся через стол и взял дочерей за руки. Что-то им сказал. Мелоди сощурилась и наклонилась вперед, словно могла прочитать по его губам. Она гадала, что он говорит. Девочки смотрели на него и кивали. Потом заулыбались. А потом они все обернулись и снова посмотрели в тот конец зала, и она поняла, что они делают; они смотрят на вход. Они ищут ее.

Был вторник, и Джек открыл магазин пораньше после выходных в воскресенье и понедельник. По вторникам магазины обходило большинство декораторов, потому что пятничные любители и туристы рассасывались, но по утрам здесь еще было тихо. Как всегда. Джек сидел за маленьким письменным столом в глубине магазина. Кое с кем созвонился, написал пару имейлов. Открылась входная дверь, зазвенел колокольчик – кто-то пришел. Джек встал и не сразу разглядел, кто стоит у двери; солнце светило сквозь веерные стекла и било ему прямо в глаза.