Рои Хен - Души [litres]

Гавриэль. Я всегда думал, что связь между братом и сестрой в тысячу раз крепче связи между мужем и женой, сегодня же удостоверился в этом, увидев собственными глазами…

Однако “завтра” может прорицать погибель. “Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что́ родит тот день” [105].

Гавриэль. Где моя вторая туфля?

Порой “завтра” кажется неизмеримо далеким, почти недостижимым, и тогда лучше не строить планов, а сосредоточиться на дне сегодняшнем. “…Будем есть и пить, ибо завтра умрем” [106] Исаия, 22:13. Приводится по синодальному переводу. .

Джимуль. Хочешь есть, пить?.. Я вскипячу нам чайник.

Гавриэль. Сейчас?

Джимуль. Еще есть импа́де , миндальные печенья, которые я испекла.

Гавриэль. Вот видишь, об этом-то я и говорю, какая еще женщина поднесла бы мне сейчас стакан чая. Только женщина, лишенная и капли ревности или зависти. Только женщина, которая глубоко понимает душу мужчины. Только сестра, что желает мне блага. Не только я воздам тебе за это, Джимуль, воздаст и Пресвятой, да будет благословен. Он все видит и всему ведет счет.

Я беру медную жаровню, кладу в нее щепочек и сверху хвороста, который храню в углу комнаты. Поджигаю маленькую кучку с трех сторон, чтобы пламя занялось. Дерево сухо, кажется, что стоящая в доме жара одна могла заставить его загореться.

Гавриэль. Давай я тебе помогу…

Джимуль. Сдвинься-ка в сторону, глупыш, а то еще обожжешься.

Гавриэль. Уже обжегся – тобой!

Он соблазнительно щурится. Как же это омерзительно. Я накрываю жаровню круглой крышкой, испещренной дырками. Свет, еще миг назад затмевавший свечи, укрощен, и тени вновь гоняются друг за другом по комнате. Ставлю на огонь большой чайник, залитый водой меньше чем наполовину. Этого хватит, тут же нет большой семьи, готовящейся к чаепитию. Да и вообще нет семьи, по правде говоря.

Гавриэль. На улице тьма египетская. Долго я спал?

Я беру заварной чайничек, про который рассказывают, что он создан по образу верблюда. Носик – голова, пузатый корпус – тело, медная крышечка – горб, а медный набалдашничек, ввернутый в крышку, – седок. На весь чайничек я кладу заварки – одну ложку без горки.

Гавриэль. Ах…

Много ли нужно мужчине для счастья? Чтобы ему простили все его враки. Я расставляю два стакана на синийе , круглом подносе на острых ножках, и ставлю его на вышитую салфетку в изножье фаража .

Гавриэль. В честь какого праздника ты позажигала все эти свечи?

Джимуль. За души всех, кого мы оставили позади.

Гавриэль. Не забудь загасить их, когда пойдешь спать. Это опасно.

Беспокоится обо мне, мерзавец. Когда же мы стали настолько разными? Брошенный в Хорбице камень сплотил нас в единой судьбе, так когда же мы отдалились друг от друга? Когда были изгнаны из рая нашего детства? Или исторгнуты из горнила нашей юности? Два взрослых человека смотрят друг на друга и – не видят.

Джимуль. Ты не хочешь снять платье?

Гавриэль. Когда еще мне доведется попить чайку в платье? В Британии на такое косо посмотрят…

Джимуль. Сними мое платье! Ты его совсем растянул. Твой сарваль вон там.

Гавриэль. Хорошо-хорошо, ржала , к чему так злиться? Уже снимаю.

Гавриэль снимает платье и нежно кладет его в стороне. Минуту он стоит нагой, наслаждаясь легким дуновением воздуха, принесенным ночью. Член его вял, как и его сердце.

Гавриэль. Славно, что можно вот постоять у окна голым. Нечего стесняться мертвых, а?

Джимуль. Как раз их-то и надо стесняться.

Гавриэль. Вай-вай, сколько звезд! Ты только глянь, Джимуль.

Джимуль. Не могу, я чай готовлю.

Он прихватывает свои штаны пальцами ноги, как обезьяна, и поднимает их с пола, после чего запрыгивает в них, точно мальчишка. Чайник начинает пыхтеть, закипая, как мне кажется, быстрее, чем обычно. Я наливаю немного кипятка в заварочный чайничек и покачиваю его. Это стадия тсха́ры , когда листья чая встряхивают, заставляя кружиться, дабы они очнулись ото сна. Я наливаю чай в один стакан и отставляю его в сторону, чай из этого стакана будет снова залит в чайник чуть позже, он называется у нас душой чая. Да у этого чая больше души, чем у мужчины, собирающегося его выпить.

Гавриэль. И положи побольше мяты, Джимуль, чай без мяты это как султан без короны!

Он надевает рубашку, пока я доливаю воду в чайник с заваркой и снова потряхиваю из стороны в сторону. Это горькая вода, ее мы отольем, пить не станем. Теперь пришла очередь веточек мяты. Я беру добрую связку и хлопаю ею по ладони, чтобы высвободить запах, а затем заталкиваю ее в утробу моего медного верблюда. Заливаю внутрь душу чая, дожидавшуюся в сторонке, и до краев доливаю кипятком.