Рои Хен - Души [litres]

– Да этот Саломоне, когда ему хочется прикоснуться к коже, ласкает свой кошелек.

Эти-то соседи и столпились над телом Саломоне после того, как его нашли мертвым в постели. “Бог дал, Бог взял, да будет благословенно Имя Божие!” – от имени всех с деланой скорбью прошептал один из них. Мертвец в ответ громко выпустил газы, что вызвало у Гедальи взрыв смеха, а соседей разогнало обратно по их жилищам. Что называется, “испустил дух”, поговаривали после. Современной науке известно о газах, испускаемых мертвыми телами при окоченении, есть даже свидетельства о семяизвержении у покойников. После такой информации, души дорогие, кто встанет и скажет, что смерть есть абсолютный конец?

Люди из братства “Гмилут хасадим” унесли тело, чтобы обмыть его. Это словно постирать старую одежду, перед тем как выкинуть ее в мусор, подумал Гедалья. Да ладно, хоть уши у родителя наконец-то будут чистые.

По скупости своей Саломоне Альгранати не числился среди “держателей” – постоянных жертвователей братства, что сделало заоблачным тариф на его похороны. От Гедальи потребовалось заплатить двадцать четыре сольдо за саван и три дуката за саму церемонию. За красное хлопчатое покрывало на гроб не взяли ни гроша, в знак участия к сироте, у которого не осталось ни отца ни матери.

Что изменится в этом мире со смертью этого презренного человека? – спросил себя Гедалья. Немного, ответил он себе. Чуть меньше запаха чеснока, меньше отхаркиванья. Театральный – нет, даже оперный – фальшивый смех перестанет отражаться от стен. Окочурился ростовщик Альгранати.

– Я слышал, что вон там в воде, – приподнялся на месте Рафаэль Муттали, отчего гондола качнулась, – если ты приплываешь с сетью, треска сама запрыгивает внутрь. – Голос его становился все тише по мере того, как он осознавал всю неуместность своего замечания. – Просто моя жена, да… любит треску… И дети, чтоб они были здо… Холодно сегодня, а?

Путь до “дома жизни” не близок, особенно когда гребцы погружают весла сквозь все это белое-белое, и у Гедальи оказалось времени с избытком, чтобы закрыть глаза и попытаться свести счет не только с покойником, лежавшим в гробу, но и с самим собой.

О том, что сеньор Альгранати не его настоящий отец, Гедалья узнал в канун Пурима 1712 года. Воздух в бейт-мидраше [37] Бейт-мидраш (дом учения, иврит) – место, предназначенное для изучения Торы, Мишны, Талмуда и раввинистической литературы. Чаще находится при синагоге, но может быть и отдельно. нагрелся от пламени свечей и дыхания десятков учеников. Подали сладкие макароны с корицей. Ряженые подростки разыгрывали сценки, изображая меламеда и раввина, и выглядели совсем как взрослые. Гедалья был высок для своего возраста, но из-за пухлых щек, рук и пальцев больше походил на младенца-грудничка, нежели на девятилетнего мальчика. А быть может, он и был младенцем вплоть до того вечера.

Пока прыщавый мальчонка, с приклеенной бородой из полосок кожи и отсутствием какого-либо таланта, пронзительным голосом выводил песнь Амана, всходящего на эшафот, девятилетний Гедалья пытался справиться с чувством, будто его ударили в горло острым носком башмака. Он побагровел, задыхался, словно его подвесили на незримой веревке. В общей сутолоке на него обратили внимание, лишь когда он упал на каменный пол с пеной на губах.

Когда невидимые руки, сомкнувшиеся у него на шее, несколько ослабили свою хватку, он ощутил себя наблюдателем, взирающим на зал чужими глазами. Или даже что из его глаз взирают чужие глаза. Нет, он не заболел, как предположили многие, если только память – не болезнь. Разум отказывался принимать то, что в глубине сердца Гедалья уже понял: он был в этом мире до того, как родился.

За господином Альгранати спешно послали с сообщением, что его сын корчится в судорогах, но тот снарядил вместо себя служанку Дженерозу. Когда-то ростовщик держал целый флот слуг, затем из соображений экономии сократил сей флот до одного-единственного флагманского корабля. Дженероза была бездетной вдовой, разменявшей пятый десяток, и черный пушок усов украшал ее верхнюю губу. Она отвечала за все: и стряпала, и убирала, и охотилась на пауков; Гедалья любил следить за ее дрожащей верхней губой и энергичными движениями. В тот вечер в канун Пурима она доволокла горевшего в лихорадке ребенка до самой их квартиры на шестом этаже.

– С’йор Альгранати! – проговорила запыхавшаяся Дженероза, стоя перед дверью.

Отец открыл с выражением отвращения на лице. Он всегда и неизменно возлагал на сына вину за смерть жены. Та умерла в родах. Врач утверждал, что младенец был слишком велик и проложил себе путь во внешний мир ценой ее жизни. Теперь же казалось, что Саломоне обвиняет сына не только в смерти жены, но и в том, что тот сам выжил.