Альфред Дёблин - Пощады нет

С лица Пауля как бы упала маска.

— Хорошо здесь. Так спокойно.

И точно это само собой разумелось, Пауль жестом пригласил Карла следовать за собой, а сам, пройдя вперед по скрежещущему песку палисадника, поднялся по ступенькам на террасу. Войдя, он повернулся к Карлу.

— Жаль, что сегодня нет музыки.

И вот они, после всех своих разговоров, сидят в этом убранном коврами кафе. Кругом — приглушенный говор и звон ложечек, тихое позвякивание стаканов. Молодые, одетые в черное кельнерши обслуживают посетителей, приносят на блестящих никелевых подносах фарфоровые чайные приборы, графинчики, высокие тонкие бокалы с мороженым или какой то густо-красной жидкостью. Друзья сидели у маленького круглого столика, накрытого пестрой салфеткой, в широких, мягких креслах и глядели, как все другие, через окна на деревья и огни, па гуляющих в белом электрическом свете мужчин и дам, горничных с собаками. Осторожно прихлебывал Карл торжественно сервированный, чудесно благоухающий горячий чай, — в такой поздний час, что там делает мама, — ел сбитые сливки. В Пауле не было и тени неуверенности. Он спокойно откинулся в своем кресле.

— Это кафе новое, мало посещаемое. Больше всего народу бывает после обеда.

Карл решил поддержать разговор, но вышло это очень неуклюже:

— У отца моего тоже был ресторан. Он был уже почти готов, но, конечно, не такой, как этот.

Пауль ласково поглядел на него.

— Вот как, ты мне еще никогда об этом не рассказывал. В чем же было дело? Крестьяне не платили долгов или мало было посторонних посетителей?

Карл весь сжался. Пауль, не дожидаясь ответа, попросил у кельнерши огонек для папиросы. Девушка надолго задержалась возле него и, как зачарованная, смотрела заблестевшими глазами на румяного, серьезного юношу.

— Тебя удивляет, что я зашел сюда? Это хорошее кафе. Понимаешь? Оттого-то я и сижу здесь. Я не желаю отдать им все хорошее. Оно существует для нас не меньше, чем для них. Это ты должен запомнить. Не поддавайся обману разных мещан. Нам не меньше ихнего нужен и чистый воздух, и музыка, и развлечения, и танцы, и женщины. Мало завидовать, что у других есть, а у тебя нет. Слышишь, не завидовать, а брать надо, вот что… Теперь они владеют всеми благами. Но блага эти им не принадлежат. Наступит время, когда мы будем иметь все, как они теперь, когда мы не только будем сидеть вечерами в кафе, а к морю будем ездить. Я хочу много и далеко ездить. Хотя бы пришлось для этого законтрактоваться на работу в колонии. — Женщин ты, конечно, еще не знаешь?

Карл зарделся.

— Ты смотри только — никаких глупостей у себя в комнате, парень. Понимаешь? Это противно и совершенно не нужно. Они охраняют своих девушек, как золото, как нечто, что принадлежит им, а девушки на этот счет — другого мнения. Эти люди больше всего боятся, когда другие поступают, подобно им, и без стеснения хватают, что им понравится. Ха-ха-ха.

Он выпустил дым своей папиросы через нос.

— Стыда, Карл, у них нет. Даже перед их богом, в которого они верят! Если бы они знали стыд, города их имели бы другой вид.

Долго сидели друзья и молчали. Пауль чувствовал себя, как дома, он с уверенностью оглядывал окружающих, время от времени останавливая на ком-нибудь пристальный взгляд. Карлу казалось, что все это, как в сказке, больше того, что он забрался сюда, как вор. О, если бы он мог так чувствовать себя, как Пауль. Пауль расплатился, кельнерша расцвела розой, подойдя к столику.

— А теперь — сядем в трамвай и вернемся к нашей брюкве.

Смеясь, они расстались.

Как любил Карл этого парня! Матери он только поверхностно рассказал об этом знакомстве. Ему казалось, что она не одобрит многого, и ему было трудно говорить с ней о Пауле. Мать наблюдала его. Ему не всегда удавалось от нее ускользнуть. Он сидел перед ней, иногда рассеянный, временами возбужденный, часто — подавленный. Рассказывал все больше о незначительных вещах, о работе, о встречах, называл имена, ничего ей не говорящие, только имя Пауль почему-то останавливало ее внимание. Слышала ли она уже где-то это имя? Карл не шел на откровенность. Сбился он с пути? Но это бы еще не так страшно, хуже всего то, что он ускользал от нее, он чем-то становился здесь в большом городе, она не могла следить за ним.

Понаблюдав однажды короткое время за игрой его возбужденного лица, она поняла: его что-то занимает, во что бы то ни стало она должна выведать, что именно. «Это моя материнская обязанность», — придумывала она себе оправдание. Как-то утром он сказал ей невинным тоном, что сегодня не придет обедать, он уговорился встретиться на рынке с другом своим, Паулем. В обед она быстро отвела маленького Эриха к тетке, а сама, с бьющимся сердцем, отправилась на поиски старшего сына.