Альфред Дёблин - Пощады нет

Информация Ильзы была более богатой. Она прямо-таки бредила этой чудесной женщиной, которая действительно ранним утром принимала горячую ванну; Ильза получала ванну сейчас же вслед за ней, они встречались в комнате для ожиданий, обе — в пижамах, ночных туфлях и купальных халатах; здесь состоялось их знакомство, но для Ильзы это уже далеко не простое знакомство. Это — целое переживание.

— Она божественна, Эрих. Ну, а затем я подслушала ее телефонный разговор. Ах, как она любит его. Прежде, чем повесить трубку, она целует его.

— Она прелюбодейка.

— Смешно. Ты видел бы, как она плачет.

Чтобы лично убедиться во всем этом, Эрих подслушал очередной телефонный разговор Юлии — Ильза это устроила: две телефонные будки были рядом. Ильза вытащила его из будки, пот катился с него градом, на глазах стояли слезы:

— Это позор. Я не знаю, что там натворил мой брат. Но мы сегодня же едем назад. Здесь я приношу в жертву моим родным физическое и душевное здоровье.

На санях поехали к вокзалу, расположенному глубоко в долине.

— Твой брат — сухой деляга и ничего больше. Она дала ему отставку и этим ущемила его самолюбие.

Ильза совсем не собиралась утешать Эриха.

В утро приезда братья встретились. Эрих отважился на вопрос:

— Скажи, это не будет с моей стороны назойливостью, если я кое о чем спрошу тебя?

— Я только буду рад. Своими силами я все равно не выпутаюсь.

Отвернув лицо, он утомленно и вяло улыбнулся. Волнение Эриха росло.

— Послушай, Карл, насколько мне известно, Юлия — хорошо воспитанный, чуткий человек, безусловно неспособный на дурной поступок.

— Несмотря на все эти качества, она бросает меня.

— Значит, ты что-нибудь ей сделал.

— Ничего.

— Ты, действительно, любил ее, Карл? Прости меня.

— Ведь мы были женаты. Двенадцать лет. Двое детей.

— Ты любил ее?

Карл сидел против Эриха на диване. Он поднял руки, губы у него дрожали.

— Не мучь меня.

— Значит — ты любил ее?

Карл сжал кулаки.

— Ты хочешь свалить вину на меня. Не делай этого. Я не знаю. Я относился к ней, как мог. Она была моей женой, она меня оставила, пусть она вернется, ничего не случилось.

— Она не может. Она не захочет вернуться.

— Я ей ничего не сделал. Я дал ей все, что у меня было. Она не имеет права наказывать меня за то, что я такой, какой я есть.

— Почему ты такой, Карл? Ведь ко мне ты добр и к Марин был добр.

Дрожавшие мелкой дрожью руки Карла посту, кивали по столу.

— Я не виноват в этом. Я такой, какой я есть. Меня таким сделали. Я знаю сам, что я не справился. Но нельзя же заставлять меня платиться за это, ведь я отдал вам свою жизнь, такую, какая она есть, пусть плохую, — что я могу сделать, если это так? Ну да, плохую, я знаю, я поплатился за это шкурой, мне жить не давали.

— Кто, Карл? Почему? Не волнуйся так. Ради бога.

Руки Карла отбивали неровную дробь на блестящей поверхности стола. В ушах у Эриха стоял звон, вихрь каких-то звуков.

— Неужели, Эрих, зная мое отношение к тебе, ты можешь попрекнуть меня в том, что я злой человек? Лучше поддержи меня, поскольку ты счастливее меня. Вы все счастливее меня, кроме Марихен, которую не вырвали из когтей смерти. А вы, вместо того чтобы поддержать меня, бросаете меня на произвол судьбы, вы проклинаете меня за Юлию. Эх, вы, судьи, судьи!

— Я не сужу тебя!

Если он сейчас не перестанет, я не знаю, что произойдет.

Карл отодвинул стол, встал:

— Чем судить меня, лучше подумать о своей вине.

Старая непотухающая ненависть к матери вспыхнула в нем с новой силой: права мать или не права, он ненавидел ее.

— Бейте меня до смерти, вы всегда это делали, я всегда был вашим вьючным ослом, требуйте, чтобы я плясал под вашу дудку, но я не могу больше, я все-таки человек, которого нужно уважать, хотя я только ваш глупый Карл.

Нет, нет, этого нельзя видеть, этого нельзя слышать, в ушах у Эриха клокотала буря, ему хотелось перед этим искаженным злобой лицом крикнуть «нет, нет», но получился только сдавленный длинный звук «и—и—и», затем звук разросся и непроизвольно перешел в высокий, пронзительный, душераздирающий крик.

Эрих плавно соскользнул под стол. Из аптеки прибежали на помощь. Эриха отнесли на постель. Когда он через десять минут, бледный, приподнялся, Карл сидел около него и горько плакал.

— Что я наделал, Эрих? Прости меня.

На следующее утро — небо было свинцовое, густо падал снег — они продолжали свой разговор. Эрих, с усталым, невыспавшимся лицом, приподнялся на постели, попросил брата передать ему флакон одеколона, стоявший на столе: