Александру Ивасюк - Половодье

Он зарабатывал себе на хлеб, заполняя в делопроизводствах суда формуляры, составляя петиции — словом, разными пустяками; получал он эту работу по милости одной служащей, дамы несколько перезрелой, но энергичной, и дело кончилось их женитьбой. Митикэ Рэдулеску понял, что любит ее, и с помощью ее связей оказался в самой столице, поступил в полицию — сперва в отдел службы движения, потом в отдел проверки иностранцев и паспортов.

Он имел образование, был кроток и уважителен и продвигался по службе, добросовестно посещая присутствие — серое здание, пугавшее его с первого дня.

Префект полиции, свирепый Гаврила Маринеску, перед которым он испытывал болезненный страх, стал поручать ему различные дела персонального свойства, уверенный в его честности и скромности. Его повышали в должности, он стал главным кассиром, потом начальником экономической службы Генеральной дирекции полиции и, наконец, помощником директора в министерстве внутренних дел, перешел в высший офицерский состав, сделался генеральным инспектором, квестором.

Странно было то, что он боялся людей двух категорий: правонарушителей и полицейских. Обе эти группы в своей борьбе внушали ему ужас, но, кажется, его скорее пугали коллеги, особенно его грубые подчиненные, часто весьма самоуверенные. Вот почему по мере возможности он старался быть кротким и вежливым с правонарушителями, с которыми по необходимости иногда имел дело.

Во время войны в качестве генерального директора министерства внутренних дел он помог или оказал покровительство нескольким политическим заключенным. Он писал положительные резолюции на прошения, касающиеся условий их жизни. И вот у него оказалось самое лучшее досье из всех высоких чиновников полиции, и, вместо того чтобы составлять бумаги и распоряжения, он был облечен властью начальника полиции этого пограничного города, где была неясная политическая ситуация. Он был прислан сюда потому, что считался бескорыстным и почти неподкупным.

Он работал здесь шесть месяцев и жил, как в тяжелом сне, вернее, в кошмаре, терроризованный своим подчиненным Месешаном, которого боялся больше, чем в былые времена Гаврилу Маринеску; префект же командовал им, шумно выказывая дружеские чувства. Он отвечал на это, составляя распоряжения, циркуляры, уставы, — он постоянно был занят ими, собственноручно по многу раз переписывал, пока они не приобретали безупречную форму и четкое содержание. «Браво!» — хвалил его Месешан, и он радовался этому признанию своих заслуг.

Хотя был он посредствен и трусоват, но не мог не заметить целого ряда преступлений, нарушений закона, не мог не видеть, что к ним причастна и полиция, в особенности Месешан. Старший комиссар был явно существом двуликим, в нем сосредоточивалось все, что вызывало у квестора оба вида страха (перед полицейскими и перед правонарушителями), но, несмотря на это, он терпеливо и в величайшей тайне собирал против Месешана компрометирующий материал, собирал методически, со знанием дола, не говоря никому — даже своей энергичной супруге — ни единого слова. Иной раз, поздно вечером, когда в здании полиции никого не оставалось, кроме двух-трех сонных помощников комиссара, квестор Рэдулеску в смертельном страхе вынимал из сейфа эту папку, перелистывал страницы и писал новые, словно вел в сухих, бюрократических выражениях свой личный дневник. Когда-нибудь, в неясном будущем, свершится правосудие, и Месешан будет пойман с поличным.

Когда префект сказал, что ситуация серьезна, он согласился с ним, но в душе испытал легкое и, как всегда, смутное удовольствие. Может, с Месешаном покончено?

— Господин Рэдулеску, надо искать Месешана. Пошлите людей, надо заявить в прокуратуру, если вы полагаете, что жизнь его в опасности.

— Может, и не в опасности, — решился сказать квестор.

— Тогда где же он? Расследует преступление на вокзале?

— Не думаю, — прошептал квестор.

— Почему? Он человек достойный. Очень достойный.

— Потому что он его и совершил, — чуть слышно сказал квестор.

Префект осторожно взглянул на него, потом закрыл глаза. Значит, Месешан убил этого коммуниста на станции и теперь бежал. Или, может быть, он подвергся нападению и был убит, защищаясь. Но тогда при чем тут в этой истории спекулянты? Префект ловко избегал этого вопроса, не задавая его даже самому себе, чтобы не донести самому себе о том, что было ему известно относительно связей Месешана с людьми некоего Карлика.