Александру Ивасюк - Половодье

Префект встал с кресла и принялся большими шагами мерить роскошный кабинет. Он был растерян, совершенно растерян. Ион Леордян, имя которого он впервые услышал, казался ему фигурой необычайного значения, одним из крупных агентов, конспиратором по призванию, представителем некой мистической силы, посланным для тайного наблюдения! И этот человек был убит здесь, в его уезде! А он-то, префект, как дурак, польстился на несколько золотых, на какую-то жалкую валюту, которую передал ему Месешан. Но ведь он верил, что это просто деловая операция, импорт-экспорт соли, а не мрачная политическая афера. Конечно, этим и объясняется гнев коммунистов, теперь развалится коалиция. Он тут же позвонит полковнику Захарову, с которым он в наилучших, просто в превосходных отношениях, и все ему объяснит.

Но необходимость в такой мере отпала, потому что как раз в эту минуту появился Дэнкуш.

Первый секретарь уездного комитета КПР был все в том же состоянии духа, которое пришло к нему на вокзале и укрепилось после того, как он составил конкретный план действий, одобренный товарищами по бюро. Его сдержанное благоразумие, некоторая настороженность по отношению к людям, которые симпатизировали ему вопреки его угрюмому нраву (он оставлял впечатление солидности, казалось, люди ему верили, и он внимательно выслушивал их признания), сменились напряженной решимостью; он уже не строил далеких планов на будущее, отбросил бесплодные мечтания — теперь это был другой человек. Ион Дэнкуш был само действие! Для него настал момент выбора — редко случается в жизни человека, да и вообще не с каждым случается, чтобы его мысли, чувства и желания так совпадали с мыслями и желаниями окружающего его народа. Вся его жизнь была в какой-то мере долгой и суровой подготовкой к этому моменту, соединившему в себе мечту и действие, это мгновение важнее самой победы, потому что оно предполагает ее и предопределяет…

Все люди, встречавшиеся Дэнкушу по пути, начиная с шофера полувоенной машины, который его вез, привратника префектуры, двух или трех чиновников, секретаря-машинистки (обычно эта тихая женщина, погруженная в свои скромные мечты, механически печатала текущие бумаги в приемной префекта) и кончая начальником канцелярии Марином Мироном, — все без исключения почувствовали тот особый душевный подъем, который испытывал этот скромный человек, проходящий сейчас мимо них, и поняли, что он несет им важные новости и решения. Секретарь-машинистка, превышая свои функции и полномочия, встала со стула и сказала:

— Входите. Господин префект ожидает вас.

Она сама удивилась, откуда ей это известно и почему она так сказала, но тем не менее распахнула дверь в кабинет. Марин Мирон тоже поднялся с кресла, в котором ему, впрочем, и так не сиделось, и церемонно приветствовал Дэнкуша. Поклонившись, он сказал:

— Честь имею приветствовать вас, господин профессор.

Войдя в кабинет, Дэнкуш шагнул по направлению к префекту. Секретарша заботливо затворила за ним дверь. Префект лишь бегло глянул ему в лицо, а потом он видел уже только расплывающийся силуэт Дэнкуша, который показался префекту огромным, хотя Дэнкуш был человеком среднего роста, скорее даже невысоким; Флореску почувствовал, что у него отяжелели, будто затекли руки и ноги, — стали такими тяжелыми, что каждое движение требовало от него нечеловеческого усилия. Ему почудилось, будто и сам он какой-то свинцовый, чересчур большой и тяжелый для этого слишком узкого и душного мира, где все предметы вдруг стали увеличиваться в размерах, в особенности этот огромный молчаливый силуэт, что надвигается на него и растет с каждым шагом, заполняя собой все пространство, в котором он, Флорикэ Флореску, отныне приговорен жить.

Чего надо от него всем этим людям? Ведь он желает им только добра, он не виноват, совсем не виноват, он попал в колеса механизма, который перемелет его, но раньше он задохнется, потому что эти люди заняли вокруг все пространство. И почему они не оставят его в покое на его маленьком месте? Ведь он никому не мешает, он несчастный, незаметный человек. Он понятия не имел, какие страшные внешние силы посадили его на это опасное место, узкое и, наверное, скользкое и неустойчивое, в этот кабинет с тяжелыми занавесями и тяжелой мебелью, с серебряными подсвечниками, точно предназначенными для погребальных церемоний, в тяжелом уродливом здании, в городе, где люди замкнуты и неприветливы, ни в чем никому не признаются и в тайне держат свои мысли и планы. В этом краю давящего голого камня, в постоянно меняющемся мире, в краю, через который то с запада на восток, то с востока на запад проносятся бронетанковые войска, попирая его спокойствие.