Александру Ивасюк - Половодье

— Вы знаете, что у меня здесь? — спросил прокурор, прочитав все показания, медленно и методически подчеркивая красным карандашом некоторые фразы.

— Нет, — ответил Месешан.

— Показания ваших сообщников по предумышленному убийству. Прочитать их вам?

— Нет, они вырваны силой. Я ни в чем не признаюсь и не читаю ложных показаний.

— Вам даже не любопытно?

— Ничуть, — ответил Месешан.

— Кто еще был при так называемом аресте ныне покойного Стробли?

— Информаторы, они пришли опознать виновника, чтобы их самих не обвинили.

— Назовите имена.

— Ионеску, Попеску, Григореску.

— Где они живут?

— Не знаю, это были добровольные информаторы, торговцы зерном, пострадавшие.

— Вы знаете некоего адвоката Пауля Дунку?

— Нет, не знаю. Вообще-то слышал о нем, это известный криминалист. Но знаю лишь по слухам.

— Почему вы с вокзала пошли к этому Лумею, по прозвищу Карлик?

— Не был я у него.

— Сколько времени вы будете все огульно отрицать?

— Пока вы не убедитесь, что это политические махинации. — Тут Месешан вдруг усмехнулся и добавил: — Меня преследуют за политические взгляды… Но еще не все карты сыграны. Я поставил на одну карту, вы на другую. Все зависит от того, что выпадет — король или туз, Я знал одного юриста, который сыграл не на ту масть. В тридцать лет он уже был прокурором. А в тридцать один — заключенным в Аюде! Он и сейчас там, в январе пошел шестой год.

Прокурор Маня бледно улыбнулся, впервые с начала следствия, и сказал:

— Мне кажется, что вас более заботит моя судьба, чем ваша собственная. Благодарю.

Затем встал и вышел из кабинета.

— Господин комиссар, — обратился он к Матусу. — Поговорите и вы с ним. — С меня довольно. — Он как-то отрешенно искоса глянул на Матуса и шагнул к двери.

Матус вошел в кабинет, сел верхом на стул, опершись локтями о спинку, и минут десять молча глядел на Месешана. Одно колечко рыжей шевелюры спускалось ему на лоб, и время от времени он отстранял его рукой. Месешан долго выдерживал его взгляд, потом равнодушно отвернулся к окну. Две тоненькие веточки, сверкающие льдинками, блестели за окном. Сначала Месешан не замечал их, но потом впился в них глазами как зачарованный. Свет прорезал ветви дерева, которого он никогда не замечал, хоть проработал в этом кабинете несколько лет еще до войны. Только эти веточки и виднелись на фоне ярко-голубого далекого неба. Легкий шорох падающих капель озвучивал эту картину, совершенную в своей простоте, неожиданно взволновавшую бывшего старшего комиссара. «Что за чертовщина? Что со мной происходит?» — подумал он и обернулся к Матусу, к его веснушчатым рукам с потрескавшейся кожей. Снова взглянул на теперь еще ярче освещенные веточки и снова отвернулся, решив больше никогда не смотреть на них. «Бред какой-то! Лучше уже выдерживать взгляд Матуса, — подумал он, повторяя про себя: — Так бы и свернул тебе шею!» Лучше не глядеть на этот нестерпимый свет, на тоненькие, окутанные сиянием веточки, выделявшиеся на фоне бездонного, ясного неба. И он обрадовался, когда после долгого молчания Матус сдался первым и заговорил:

— Что ты делал с упрямцами, которые не признавали своей вины, легавый?

Месешан неестественно громко рассмеялся, повернувшись на стуле:

— Целовал их в задницу, легавый!

Матус тоже развеселился, но тут же нахмурился и сказал:

— Не ты главная дичь. Ты знаешь, кто. Если за полчаса ты не расколешься, я буду вынужден доложить, что ты погиб при попытке к бегству!

— Так быстро? — спросил Месешан. — Так скоро научился?!

— От тебя научился, с тобой приходится дело иметь. Выхода у тебя нет. Я приду через полчаса. Ровно через полчаса. — И он показал на свои часы.

Месешан глянул на него и понял, что этот парень на самом деле ни минуты не поколеблется ликвидировать его, если позволят. Могут и позволить… Хотя в этом мало пользы. К подобным вещам не прибегают просто так, наобум, он ведь многое знает. Нет, не отделаются от него! Черта с два!

— Что ж, — сказал он. — Сделаю тебе милость. Но не подумай, что я испугался. То, что ты сказал, делается не по вдохновению, а лишь по приказу сверху, как последнее средство. Такие вещи не решает рядовой комиссар. Так вот, только ради тебя признаюсь — я убил этого Строблю, Карлик велел. Если бы я не выполнил его приказа, ликвидировали бы меня. Меня сопровождали двое, злые, как черти, — деваться было некуда.

У Матуса заблестели глаза. Он не смог сдержаться, соскочил со стула, выбежал из кабинета и возвратился с прокурором: