Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

Исподволь выяснилось, что «сыновья» — это я, а Оскар — прежде брат и коллега — ныне глава компаний. Он объяснил, что фирму основал наш дед, потом ею руководил наш отец, а теперь она перешла к нему (и ко мне).

Когда я впервые снова вышел на работу, Оскар обратился к сотрудникам с речью: сказал, что брат, то есть я, попал в серьезный переплет, но у нас ведь не просто бизнес, у нас семейное предприятие, и он сделает все, чтобы я снова, как прежде, стал блестящим работником. Выходит, прежде я блистал. Тем тяжелее было сознавать, что я огорчаю коллег своей нынешней далеко не блестящей формой [35].

Первые дни прошли спокойно. Сотрудники относились ко мне очень дружелюбно; когда я засыпал за столом, пуская слюни на желтый фирменный блокнот, они, судя по всему, не обращали на это внимания. Наше здание высится среди таких же блестящих махин огромной стеклянной скалой: стены из тысяч ослепительных зеркал, а на самом верху, закрывая два последних этажа, — вывеска «Шоу и сыновья» . Сначала возвращение на работу показалось мне делом несложным; я привычно занял свое место, окружающие держались очень мило, улыбались и спрашивали, как я себя чувствую. Как огурчик, уверял я (и все вроде бы верили).

Впрочем, обнаружилась небольшая закавыка: дверь в нашей конторе. Всю первую неделю после возвращения на работу я старался на нее не смотреть, но боковым зрением ежедневно замечал, что она становится все больше и страшнее. С виду — самая обычная дверь, только чуточку белее и чище других. Объяснить, почему она на меня так действовала, не могу, скажу просто: она меня пугала. За десять футов от нее у меня уже буквально подкашивались ноги и все плыло перед глазами. Я изо всех сил старался не обращать на нее внимания, но это все равно что в яркий летний день пытаться не замечать солнце.

Как — то утром я увидел, как в кабинет с белой дверью вошли трое мужчин в деловых костюмах. Я устремился к двери, но на подступах к ней перед глазами вспыхнули искры; я отступил и, чтобы не упасть, прислонился к стене. Подойти к двери вплотную я так и не смог.

Тогда я решил, что надо держаться от нее подальше; буду сидеть за своим столом и ждать — пусть сама откроется. А когда увижу, что кто — то из нее выходит, побегу следом — не приближаясь к ней, — расспрошу того человека и раскрою тайну белой двери [36].

К сожалению, мой стол стоял в углу, откуда белая дверь не просматривалась — разве что если встать позади стола и изогнуться наподобие надломленной соломинки. В этой позе я простоял полчаса, затем ко мне подошел Оскар: такое зрелище, прошептал он, смертельно пугает окружающих.

Я спросил Оскара, кто работает там, за дверью. Он рассмеялся:

— Да никто, старина; это просто — напросто стенной шкаф. Обыкновенный стенной шкаф.

Но я же своими глазами видел, как туда вошли люди, возразил я, значит, это точно не шкаф.

— Слушай, Фрэнклин, а ты сегодня лекарство принял? — спросил Оскар.

— Да [37].

Я мог бы и дальше стоять, согнувшись крючком, но вмего этого начал потихоньку двигать стол, и двигал его до тех ор, пока он не уперся в стол моей коллеги. Неловко вышло.

— Фрэнклин, будьте добры, чуточку отодвиньте свой стол назад, — попросила она.

— Конечно, — сказал я.

Но не сдвинул его ни на дюйм.

А когда она ушла на совещание, я подвинул и ее стол, и соседний, и так постепенно передвинул все столы.

С того дня, когда сотрудники уходили на совещание и я хоть на несколько секунд оставался один, я продолжал помаленьку двигать столы. В остальное время я воображал себе такую картину: повинуясь тектоническим силам, столы, подобно материкам, сами движутся по темно — синему ковру.

Однажды кто — то из сотрудников споткнулся об электрический провод, натянувшийся в результате моих силовых упражнений, и заорал:

— Какого черта!..

В обеденный перерыв я помчался в магазин и купил удлинитель, чтобы и впредь тайком двигать столы [38].

В первые несколько дней после возвращения на работу мне не удалось как следует передвинуть все столы. Я попрежнему не видел со своего места белую дверь. Поэтому в пятницу я пришел пораньше и занялся столами, а в обеденный перерыв, когда все ушли есть, в моем распоряжении оказалось достаточно времени, и я добился — таки своего — получил великолепную точку обзора.

Теперь я мог просто сидеть за столом, держась от белой двери на почтительном расстоянии, и наблюдать за коридором, который вел к объекту. План у меня был простой: едва дверь откроется, я вскочу, рванусь к тому, кто из нее выйдет, и спрошу, что там, черт подери, происходит, отчего меня охватывает чувство полной обреченности.