Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

– Замётано! – нарочито грубовато ответила она и выставила на уровень головы упакованную в кожу ладошку.

Мы стукнулись, обменялись номерами телефонов и договорились встретиться у входа в зал минут за двадцать перед концертом. После чего она сыграла желваками и нажала на газ. Я попросил немного сбавить скорость, якобы чтобы полюбоваться ночным Красноярском. Она скинула до сотни, и вскоре мы прибыли к моему дому. Я попрощался с нечаянной знакомой, взял два пива и пошёл домой.

* * *

– Ты зачем моего дядьку Васю убил, мерзота?

Дед даже рта не успел открыть и теперь смотрел на меня непонимающе. Пёс удивлённо поглядел снизу вверх на хозяина, потом перевёл взгляд на меня, лёг и скривил рот.

– Он моего дядьку на операционном столе зарезал! – обратился я к собаке. – Он же оказывается врач? Клятву небось давал? Как твоя клятва звучала? Обязуюсь помогать всем больным фашистам, лесным братьям и бандеровцам? Ты раненого офицера на операционном столе убил! Кто ты после этого?

Пёс недоверчиво слушал мою гневную речь, потом снова поглядел на хозяина. И в его взгляде уже не читалось прежней собачьей преданности. Казалось, он даже покраснел и выбирает место, куда укусить. Дед пошамкал ртом, потоптался неуверенно на месте, но потом набрался смелости и заговорил:

– Я к ним в дом не лез! Это они пришли на мою землю! Это они убили моего соседа! Всю семью потом отправили куда-то. И те сгинули в каком-то Магадане, никто не знает – где! А самого соседа повесили на площади! И ещё двоих! От хорошей жизни в леса народ-то убёг? Это была война. Я сделал свой выбор. И ни о чём не жалею. Я не помню – о ком ты говоришь. Я убил несколько раненых русских. Но после одного случая меня поймали и отправили в Сибирь вместе с семьёй. Я сделал глупость, иначе бы меня не поймали никогда. Раненые умирали, в этом ничего необычного не было. Я бы и дальше мстил за соседа, за всех своих. Но сделал глупость. Меня хотели расстрелять, но в лагерях не хватало врачей, и меня отправили в Кузбасс.

– Под глупостью ты имеешь в виду тот крестик? С крестиками вообще шутить не надо! Только это не глупость. Это глумление. Твои лесные братья в лес ушли, потому что фашистам помогали евреев с поляками вешать и русских в Германию отправлять. Так что цепочка эта длинная. Её можно размотать до Ивана Грозного. И каждый будет говорить, что другой его обидел. Но врач, убивающий раненого солдата – это подлец, которому оправдания нет! И я рад, что влепил тебе пулю! Собаку вот только жалко. Не при делах пёс был. Прости, Плёс! Ты погиб при исполнении. Ты не знал, что приказы тебе отдаёт мерзавец!

Пёс внезапно оскалился, подпрыгнул как на пружинах и вцепился деду в горло.

– Фас! Фас его! – заорал я.

Б-3 включила свет и посмотрела на меня с выражением – «Чтоб ты сдох!» Мои ночные дёрганья после выпивки её стали не на шутку раздражать. За шкафом, разделяющим нашу однокомнатную квартирку на две неравные части, заплакала дочь, и жена пошла успокоить ребёнка. А я в который раз подумал о том, что если не брошу пить, то сдохну от язвы или инсульта. А если брошу и посмотрю вокруг трезвыми глазами – повешусь.

* * *

Органная музыка – это нечто! Сравнивать орган с другими музыкальными инструментами – это всё равно что сравнивать академика Курчатова или Келдыша с нынешними академиками. Вроде те же звуки издают, а уважение совсем не то. Слушаешь иной раз какого-нибудь академика-от-паранормальных явлений и думаешь: Тимофеев-Ресовский в гробу сейчас переворачивается и радуется, что не дожил до академиков-пигмеев!

Мы с О-3 сидели в третьем ряду. Рядом со мной сидела пожилая тётка, от которой попахивало кухней. Сзади кто-то изредка шуршал фантиками. Это кощунство выводило О-3 из себя. Она была одета в длинное тёмное платье с блёстками, с кучей колец, серёг и бус, с минимумом косметики и ярко красной сумочкой, в которую можно было положить разве что один рожковый ключ девятнадцать на двадцать два. Мы встретились перед входом ровно за двадцать минут до начала действа и сдержанно поздоровались. На ней была короткая стильная дублёнка цвета кофе с молоком с капюшоном, который по такой погоде успешно заменял ей шапку: днём кое-где капало с крыш. Мы заняли места, и она вся обратилась в слух. По выражению её лица я понял, что весь этот боевой наряд предназначался не для меня и не для любителя Пенкина. Вся эта красота предназначалась Бетховену и кому-то ещё, чьи произведения звучали со сцены. Конферансье сообщил, что за органом орудует лауреат многочисленных конкурсов, а скрипач приехал из немецкого городка, где самое большое число органов и скрипок на душу населения в мире. Потом он вкратце рассказал об истории жизни авторов и причудливых коллизиях их творческого пути, в начале, середине или даже в конце которых смогли выкристаллизоваться такие редкие по красоте и гармонии музыкальные произведения, которые завистливые современники совершенно не оценили, а зря. Играли хлопцы слаженно, даром, что армянин с баварцем. Репертуар перемежался известными и малоизвестными произведениями популярных и не очень популярных немецких и австрийских композиторов. Через час объявили перерыв. За тот час, что со сцены лились ручейки и водопады диезов и бемолей, О-3 не проронила ни слова. Она впилась глазами в скрипача и, казалось, вся погрузилась в последнюю четверть восемнадцатого века. Иногда её отвлекало шуршание фантиков сзади и запах чеснока слева, и тогда она гневно поворачивалась в сторону и делала страшное лицо, как бы не понимая – как можно жрать конфеты в храме?