Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

– Хорошо, – сказал я ей, – я тебя похороню! Только не скоро. Пока у меня ни времени, ни денег нет. Я знаю, что туда добираться – это надо отпуск летом или осенью брать, а нынешний я уже отгулял. Так что только на тот год. А, может, через год. Или через восемь. Ничего конкретно пока не могу сказать. Но постараюсь. Мавзолей тоже обещать не могу. Крест топором выстругаю. Цветы положу. Иконку привезу какую-нибудь. Вот и всё.

Старуха покивала седой головой и ушла, так и не открыв рта. Видимо, она и в жизни его не часто открывала, а уж теперь-то и подавно. Больше эту необыкновенную женщину я в снах не видел.

* * *

О-3 водила меня на концерты почти полтора года. Билеты она покупала за свои кровные, а с меня после действа причитался стол, кров и музыкальное сопровождение или какой-нибудь видеоспектакль. Моего мнения никто не спрашивал – хочу я слушать заезжего скрипача или смотреть балет, или нет. После концерта она негромко включала в автомобиле диск с какой-нибудь классикой, и мы ехали ко мне в ауре культуры и умиротворения. Аура была полнейшей ещё потому, что динамиков в «Субару» оказалось двенадцать, а сделанная на заказ шумоизоляция салона полностью ограждала барабанные перепонки пассажиров от недостойных звуков внешнего мира.

В конце концов всё это мне стало надоедать. Шоферское и театральное её начала давали вместе гремучую смесь наглости, самоуверенности и безапеляционности. Её высшая подсознательная мечта – дирижировать симфоническим оркестром, стоя на капоте «Toyota Tundra» – была от меня далека, как соседняя галактика. В принципе, с самого начала было понятно, что такие отношения долгими не бывают, поэтому то, что мы хоть изредка, но встречались сколько-то продолжительный срок – уже удивительно. О-3 оказалась человеком слишком переменчивого настроения. Иногда она вела себя вполне адекватно и мы с удовольствием проводили вечер на моём диване под какой-нибудь спектакль МХАТа или штоколовский бас. Но иногда её переклинивало. Может что-то не так шло на работе, или полумуж срывался с цепи и требовал свободы, равенства и братства, или у мастеров авторалли тоже случаются пмс, но в такие дни мне хотелось открыть багажник её «Subaru» и вывезти тело за город. То в жару она велела не открывать окно её машины, поскольку при наполовину открытом окне расход топлива увеличивается на один процент, а кондёр она завтра сама заправит. То приказывала включать один и тот же спектакль два-три раза подряд за ночь и начинала дико хохотать или аплодировать на одном и том же месте и обижалась, что я не кричу «Браво!» вслед за ней. То целыми часами рассказывала о преимуществах финской шипованной резины и плюсах её турбированной «Lancia» перед атмосферным «Mersedes-ом» соседа по гаражу. Она всегда была права, даже если не права. Если уж она была действительно права, то её пальцы скручивались в жгут перед моим лицом, как бы выражая высшую форму правоты.

– Ши! Ши-и! Говорить надо не Мицуби – си-и! А Мицуби – ши-и! Господи! Да где же вы жили все эти годы! Скажи ещё: СуДзуки! Я вообще тогда домой уеду!

Я к тому времени получил права жалкой категории «В» и ездил на служебном «Ford Transit», но до её высот в области теории и практики вождения мне было бесконечно далеко. Она слышала только себя и искренно считала, что всё, что она говорит – неоспоримая мудрость, интересная всем. Чужого мнения для неё не существовало, поэтому спорить с ней было опасно для здоровья или как минимум бессмысленно.

Когда мы как-то гуляли по городу после очередного спектакля, она увидела, как молодой парнишка проехал по набережной на стареньких «Жигулях», но с огромным задним спойлером. Что тут началось! Я выслушал целую лекцию о том, что этим сосункам спойлер нужен только чтобы банку с пивом поставить. Что оторвись глушак – это чмо задом косо заедет на яму и провалится в неё правыми колёсами. Что «Жигулям» надо вбивать в двигун осиновый кол и поливать чесночным соусом. Что лучше ходить пешком, чем ездить на этих зубилах, выкидышах автопрома и шакалах Каданникова. При этом она смотрела на меня так, словно я придерживался противоположной точки зрения или даже был лично виноват в плохом качестве «Жигулей». Если коротко – женщиной она была очень эмоциональной, но её эмоции холерика носили ярко выраженный негативный характер и были направлены на людей, которым эти самые эмоции никуда не упирались. А вот когда я менял ей проколотое колесо и прищемил домкратом палец – всё, на что её хватило – это сообщить мне, что если руки растут из жопы, то неважно – золотые они или нет. После этого мы меньше чем за полчаса пролетели полсотни вёрст по серпантину до плотины ГЭС, где я пошёл фотографировать грандиозный сброс воды, какой бывает один раз в двадцать лет, а она осталась мыть машину, заявив, что подобные шоу ей не интересны. Фотоаппарат в тот раз трясся у меня в руках не только потому, что болел придавленный и как потом оказалось – сломанный палец, но и потому, что летать по горной дороге со средней скоростью сто двадцать километров в час я не привык. Гравий из-под колёс на поворотах, словно застывшие справа «Audi» и «Nissan-ы», слившиеся воедино столбики вдоль обрыва, круглые дорожные знаки с нелепыми цифрами «50» – это действовало настолько ободряюще, что если бы не хороший автофокус моего «Canon-а» – фотографии плотины и рукотворного водопада оказались бы сильно размытыми. Во время такой гонки я иногда смотрел на неё, чтобы успокоиться. Глядя на эту ухмылку камикадзе, я тоже начинал чувствовать, что погибнуть вот так – не самый ужасный вариант. Взлететь – и вдребезги! В этом было что-то завораживающее. А главное – на такой скорости не думаешь о том, что квартплата подорожала, палец болит или на работе полный аврал. Жив – и на том спасибо!