Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Оделся. На лифте спустился в гараж.

Позвонил водителю, чтобы отменить вызванную накануне на десять утра машину.

«Сегодня я сам за рулём… Да, после десяти позвони секретарю. По моему, докумерты надо будет отвезти в зал на Тверской… Она тебе объяснит, что передать и кому».

В офис Ставицкий приехал рано, часов в восемь утра.

До половины одиннадцатого никто не беспокоил его. Секретарь, словно почувствовав болезненное, явно ненормально состояние шефа, не переводила на него звонки, а все сообщения записывала в журнал.

Как видно, срочных сообщений пока не было.

В половине одиннадцатого она всё же решилась позвонить директору.

— Николай Романович, может, вам завтрак заказать?

Голос её показался Ставикому испуганным, слова — сбивчивыми.

«Чего, переживаешь, что я раньше тебя пришёл? — подумал Ставицкий. — Не переживай, за это не увольняют…»

— Нет, не хочу…

— Чай? Я ещё сок с минеральной приготовила…

— Нет.

Ставицкий хотел уже отключить телефон, но секретарь успела всё-таки вставить фразу:

— Николай Романович, к вам Гонеев. Он уже в десять приходил, но я сказала, что вы очень заняты. Он вот сейчас… Он здесь…

Она стала запинаться и, окончательно запутавшись в словах, замолчала.

«Его мне только не хватало! — подумал Ставицкий. — Или, может…»

— Что у него?

— Он говорит…

Гонеев сказал что-то секретарю, но Николай не смог разобрать невнятное этот бубнение.

— Что? — переспросил он.

— Николай Романович, он говорит, что дело срочное. И это, конфи… Какое?

Гонеев опять что-то невнятно пробормотал.

«Надоел ты мне со своими тайнами, — с усталым безразличием подумал Ставицкий. — Опять каркать будешь, беду пророчить? Обошёлся бы без твоих пророчеств, если бы… Если бы они не сбывались!»

— Он говорит, что только вам лично может доложить.

— Пусть заходит, — сказал Ставицкий.

Гонеев зашёл в кабинет, придерживая серую кожаную папку у груди, словно защищаясь.

Он присел у стола. Произнёс негромко: «Доброе, как говорится, утро вам…» — и вынул из папки пару листов.

— Доброе, — ответил Ставицкий.

— Вы, Николай Романович, как я вижу, рассвет на рабочем месте встречаете, — умильным тоном затянул было Гонеев, но, перехватив неприязненный взгляд Ставицкого, тут же прервал удачно было начатую хвалебную песнь и сразу перешёл к делу.

— Уж простите, что я к вам с таким тяжёлым разговором. Не люблю начальству настроение портить. Мне, как говорится, другое нравится: настроение начальству поднимать, радостные вести приносить. Да тут… Дело такое… Деликатное, прямо скажу. Интимного, с одной стороны, свойства. А с другой — служебного. Именно так, служебного! Начальник, я так полагаю, должен быть абсолютно уверен и в подчинённых своих, и в домочадцах… в супруге, то есть… Дом, семья, спокойный тыл, так сказать…

До замутнённого бессонницей сознания Ставицкого смысл этих торопливых, суетливыми стеклянными бусами рассыпавшихся слов доходил медленно, с запозданием.

Потому и дал он Гонееву произнести ещё пару общих, пустых, и, по сути, бестолковых фраз о долге подчинённого заботиться о счастье начальника, и только потом, до мела побелев лицом, крикнул яростно:

— Что!? Что ты несёшь?! О какой семье ты сейчас говоришь?! О моей!

«Господи, какие же все нервные стали! — подумал Гонеев, спокойно передвигая бумаги ближе к Ставицкому. — Но теперь-то меня не напугаешь. Теперь вы не мне, а друг другу горло грызть будете. По моему плану!»

— К сожалению, о вашей, — с горестным вздохом подтвердил Гонеев. — Ситуация, значит, такая…

Ставицкий неожиданно быстро успокоился. Словно криком выбросил подступившую было боль.

И слушал доклад Гонеева.

— Всё? — спросил Николай.

Гонеев смущённо кивнул.

— Детали, как говорится, мне неизвестны. Но вот в квартире они были, это точно…

— Как установил? — спросил Ставицкий.

«Надо же, как спокойно он теперь разговаривает! — удивился Илья Петрович. — Я ведь поначалу кричал, желваками играл, чуть ли не с кулаками кидался… А теперь… Успокоился, стало быть?»

Гонеев понимал, что спокойствие Ставицкого подобно спокойствию «глаза урагана», эпицентра бури, где в облачном окне светит тихое солнце посреди закрученных могучими воздушными потоками грозовых туч.

И это недолгое спокойствие обязательно будет взорвано вспышкой небывалого, разрушительного гнева.

«А здорово я тебя накачал!» — радостно подумал Гонеев.

И ответил директору: