Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Тропинки ушли в белый сон, свет фонарей плывёт по белым волнам; радужные крупинки, разноцветные кристаллики отблескивают на изломах снега.

Даже малый и слабый этот свет слепит. Глаза слабеют так быстро, что, верно, уже завтрашний день, пусть и самый облачный, едва отмеряющий солнце, окажется слишком ярким для них. Возможно, эта ночь теперь навсегда останется со мной. День жесток для меня, а дотянуть до следующей ночи и выйти из дома хотя бы ещё один раз может мне уже быть не по силам.

Я иду медленно, я не спешу. Ещё несколько шагов, несколько лишних (или нет, совсем, совсем не лишних!) глотков воздуха перед возвращением в притихший склеп моей квартиры.

Я сам готовлюсь к моим похоронам. Ещё полчаса, от силы — час такой прогулки, дыхание и шаги мои съедят остаток сил. Можно будет вернуться домой. Раздеться. Выпить чаю. Принять душ (или ванну? Нет, в ванной можно расслабиться, уснуть, потерять сознание, захлебнуться… вода остынет, вода растворит мою плоть… так отвратителен труп, который долго лежал в воде!), тёплый душ. И лечь в постель.

В последний раз остаться наедине с собой.

Дыхание сбилось. Я вышел на поляну, расчерченную сеткой искривлённых, пересекающихся, сходящихся на чёрных точках, не утоптанных, а словно бы вырезанных в снегу тропинок.

Длинные, древние, на толстых, гнутых чугунных ножках скамейки полукружием обступили поляну, словно накрытые тенью трибуны — тонкой, при едином взмахе меча рвущейся тишиной, предвечной тьмой накрытую арену.

И мне показалось, что стоит лишь шаг сделать по этому исчерченному линиями кругу — и темнота вокруг меня взорвётся рёвом толпы, свистом, криками, смехом, аплодисментами, грохотом взрывающихся петард, отрывистым щёлканьем кнутов, звоном медных тарелок. И снег обратится в серые опилки и жёлтый песок. И прожектора в лицо мне выстрелят светом, и, ослепший, оглушённый, освистанный и осмеянный, я буду стоять и долго, мучительно вспоминать тот необыкновенный, великолепный номер, что должен бы исполнить я на этой арене; вспоминать то, что должен бы сказать (что-то забавное, доброе, нелепое) или сделать (быть может, просто подбросить опилки в воздух и ловить их широко открытым ртом); буду стоять я, и кто знает — смогу ли вспомнить, смогу ли хоть кого-нибудь рассмешить.

В боязни и смущении я стоял у края поляны, не решаясь и шагу сделать по ней.

Быть может, предпочёл бы обойти её, пройти по саму краю, спрятавшись за деревьями. Я не вынес бы, не смог бы!..

Но тут голос, удивительно знакомый, голос, который никак я не ожидал услышать (ни вообще, ни, тем более, в этом заброшенном, забытом месте и в этот поздний уже час), голос, который, как полагал я, мог остаться лишь в моей памяти, этот голос позвал меня:

— Игорь, вы напрасно стоите так долго на месте! Вам надо двигаться, вам нельзя стоять.

Узнал его? Конечно! Но неужели?..

— Идите сюда. Посидим немного, подышим этим чудесным зимним воздухом. Такое хорошее, тихое место. Я решил, что уже его вы не минуете. Идите, Игорь, идите сюда!

На одной из скамеек, почти не видимый в темноте, но всё же силуэтом, плывущими, расплывающимися линиями различимый на белом снежном фоне, сидел…

Боги мои, сидел Ками!

Голос его… Его голос!

Чёрное, длинное пальто, скрывавшее его фигуру, едва не скрывшее и его самого, с полами-крыльями, вороньими крыльями, показалось мне одеянием монаха древнего, грозного, вечного ордена, Ордена Несуществующего.

Я едва мог рассмотреть его лицо. Смуглое, с мелкими, неясными чертами — оно почти сливалось с темнотой.

Но это был он! Он!

Я подошёл к скамейке и сел рядом с ним.

Сам не могу понять — почему не ответил ему, даже не поздоровался. Какое-то странное оцепенение охватило меня. Я не мог повернуть голову. Мне казалось, что рядом со мной пустота, но пустота живая, мыслящая, дышащая, ждущая и дождавшаяся меня.

«Почему?»

— Почему здесь? — спросил Ками. — Вы, наверное, думаете, как смог я вычислить ваш путь? И почему я здесь? Почему я здесь, рядом с вами, самым опасным человеком на Земле? И почему не страшит меня болезнь ваша? Вернее, наша… Да, почему не страшит меня наша с вами болезнь?

Я не ответил ему.

— Мне хотелось поговорить с вами.

— Здесь? Именно здесь? — спросил я.

Голос мой показался мне тихим, словно говорил я, приложив ко рту плотно набитую ватой подушку. Но он услышал меня.

— Здесь. Я вас нашёл, Игорь. Вы любите одиночество. Любите прогулки по парку. Куда ещё идти вам перед смертью? Близкой уже смертью?