Валерий Привалихин - Восхождение - Проза

Гога по-пластунски юркнул под днище, замигал там светом. Скоро он выбрался назад и, ни слова не говоря — то ли мешал ветер, то ли был так удручен, — неторопливо полез в вездеход.

В кабине долго все сидели молча. Потом Гога в сердцах стукнул кулаком по колену и выпалил:

— Я же сам заварывал! Сам… Вот что обыдно…

— Чего сейчас, — остановил его Семен. — Там вари — не вари. Одна труха. Хоть немного осталось?

— Пусто! В самом дне бак продырявило…

— А, ч-черт… — Семен ругнулся, полез обратно в кукуль. — Если что — доски на костер пустим. Дотянем…

Не прошло и минуты, как двигатель сам по себе стал давать перебои, скоро вздрогнул и умолк совсем.

Игорь, кажется, понял, что произошло. Словно в подтверждение своей догадки он услышал:

— Восэмдэсят литров — ишаку под хвост… Прэдставляешь… Нэмного осталось в пэрвом баке. Будэм дызэль грэть. А мы потэрпим. Ладно?

— Ладно. Чего уж… — ответил Игорь, поплотнее укутываясь в полушубок.

Гога непривычно тяжело вздохнул и уставился куда-то себе под ноги, о чем-то думая.

— Нэт… Что-то нэ так у нас, — произнес он тихо. — Можэт, я нэ понимаю. Но кто мне объяснит… — повернулся он к Игорю. — Почэму я должен варыть топливный бак, который нэльзя варыть, запрэщается правилами? Опасно — рвануть можэт. И нэ надежно — шов разойдется в таких наших трясках. Как сэйчас. А ты видэл, как мы кардан лэпили? Ты нэ думай, Игор, что мы нэважные вэздэходчики. Мы стараемся. Частно. Но мы кардан лэпим из черт знает каких дэталэй. Крэстовину Сэмен от автокара прыстроил.

Он умолк, полез в карман за сигаретой, и, когда закурил, дым сначала невозможно было отличить от клубов пара изо рта.

— Чэго-то в языке у мэня нэ то, энтузиазма нэт, — снова повел он. — Но нэ могу забыть, как по тэлэвизору нэдавно показывали новую машину спэциально для Сэвера. Красная такая, бэгает. Прибэжала ближе, и что ты думаешь? «Газон» сэмдэсят второй. Гуски его показывают, а дыктор говорит: «Вот как ынжынэрная мысль работает, на катках жэлезо комбинировано с рэзиной». Вах-вах. А я тэбэ скажу, Игор: старье все это. У нас на «гэтэшке» такие жэ катки стоят. Замэтил? Дэсят лэт, как комбинированы… Ну ладно, мы, торгаши, умоемся. А гэологи сколько на старой рухляди, латаной-пэрэлатаной, гарцэвать будут? Для нашего Кавказа агрэгаты прыдумали, чтобы газоны стрычь. А нормальной машины для тундры как нэ было, так и нэт… Эй, конструктор, чэго молчишь?

Он поперхнулся от дыма, закашлялся.

— А знаешь, чэго он молчит? Я тэбэ, Игор, открою тайну. В нашэм старом гараже, в одном боксе, ты прэдставляешь, что мой началнык строит? Супэрвэздэход. По своим чэртэжам…

— На пару, Гога, строим. Вдвоем, — отозвался издали Семен. — Если все пойдет нормально, мы сделаем принципиально новую машину. Должны сделать… Такой конструкции еще не было. Вернемся, Игорь, мы тебе покажем ее… Если все пойдет нормально, мы доведем до ума то, что не сумел я сделать давно. Когда работал в кабэ. Это долгая история. Потом расскажу… Сейчас с меня толку мало. Лучше вы поговорите. Только о чем-нибудь другом. А то я не вздремну — снова вмешаюсь…

Он не мог понять, как так неожиданно все тело охватил колючий леденящий холод. Лишь отвлекся на минуту от разговора, сдвинулся с места, чтобы размять затекшие ноги, — по спине словно ударило током. Остывшая, влажная от пота рубаха прижалась к пояснице, лопаткам. Он поежился… Было видно, что мороз хозяйничал в машине давно — на складках шарфа, повисшего у плеча, тускло поблескивал иней, на полу не таяли комки снега.

Временами, но с долгими перерывами оживал двигатель. Однако теплее ничуть не становилось. Гога пытался согреться, ложась грудью на мотор. И ничто, казалось, не могло оторвать его от этого места, от сна, в котором он моментально забывался, тяжело посапывая. Но через каждые полчаса или немного больше он неуклюже ворочался, сползая, на ощупь лез рукой к кнопке стартера. И так длилось очень долго.

Игорь сидел с закрытыми глазами, то впадая в дремоту, то приходя в себя. Уснуть он не мог. Только начинала сказываться усталость, путались мысли, клонилась голова, как вдруг в тело острыми иглами впивались задубевшие на морозе складки одежды, щека касалась осклизлого воротника, и он вздрагивал, весь прошибленный холодом. От железа вокруг, от изморози на брезенте тянуло такой тяжелой стынью, что не верилось, можно ли когда ее одолеть.

Но в этой заледенелой тишине, нарушаемой лишь свистом ветра, ясно слышались глубокие ровные вздохи двух здоровых мужчин, уставших от нелегкой работы.