Валерий Привалихин - Восхождение - Проза

И вдруг ему почудилось, что в душу медленно, но настырно закрадывается предчувствие какой-то опасности, которая должна нагрянуть совсем скоро, сейчас, среди взбесившейся тундры. Липкий страх захлестнул его, парализовал все тело, даже дышать стало тяжело. До слез захотелось почувствовать под ногами твердую землю, а не это холодное вибрирующее железо. Пронеслось воспоминание о страшно далекой отсюда, жарко натопленной комнатухе, таком простом, но верном общежитском уюте.

Пересиливая себя, он наклонился к Гоге, положил ему руку на плечо и срывающимся голосом выдавил:

— Куда мы сейчас едем?.. Вылезем отсюда?..

Тот повернулся вполоборота:

— Нэт, пропадать будэм. Сэйчас, как всэгда. Так и началнык наш думает. Пассажира только жалко…

Потом быстро глянул Игорю в глаза, подмигнул заговорщицки и снова небрежно развалился на своем сиденье.

От такой его беспечности, равнодушия ко всему происходящему Игорю вмиг полегчало. Даже стало стыдно за свои страхи. Если даже Гога держится героем… Не впервой же парням кувыркаться в таких рейсах. А Семен… Он-то здесь свой — дальше некуда…

Скоро вездеход стал осторожно, словно на ощупь, забираться куда-то вверх. Завыл тяжело мотор. Вдруг что-то резко и звучно ударило впереди по корпусу, зло фыркнул и тут же заглох двигатель, зашипел в тишине. А снаружи донесся заунывный, монотонный свист ветра. Пурга будто приблизилась вплотную к людям, заговорила громко и смело. Где-то в утробе вездехода, остывая на холоде, защелкал хронометром металл, отсчитывая секунды тяжелого молчания в машине. Наконец это тиканье кончилось, и Гога подал голос:

— У одного мудрэца спросили: «Скажи, вэликий, как ты накажешь злэйшего врага своего, если его бросят к твоим ногам?» И мудрэц отвэтил: «Я дам ему новое имя — Кардан». И этот мудрэц — я…

Затем он поднялся, выбрался наружу, а в кабину сыпанула мелкая пороша. Следом молча полез Семен. Длинные уши его полинявшей шапки вспорхнули, как крылья птицы, подхваченной бурей…

— Не надо! Это наше дело, — крикнул, пересиливая пургу, вездеходчик Игорю, когда и тот засобирался.

Оставшись один, он стянул потуже короткие полы полушубка, пытаясь согреться. Чувствовалось, что холод здесь, в тундре, куда покрепче, чем на берегу бухты. Он старался ни о чем не думать, потому что знал: ничем хорошим его размышления не кончатся. Пусть уж все идет, как идет. А дальше — видно будет…

Долго в кабину никто не возвращался. Лишь было слышно позвякивание железа да едва различались голоса. Наконец появился Семен с полуметровой трубой в руках — частью карданного вала, как понял Игорь, присмотревшись. Потом на свое место взгромоздился Гога, запыхавшийся, уставший.

Под потолком вспыхнул неяркий свет лампочки, и Игорь невольно поежился, глядя в раскрасневшиеся от мороза лица водителей. На щеках, подбородках поблескивали пятна ледяной корки, ресницы, брови были залеплены снегом.

— Смотры, Игор. Сэйчас карабэйныкы будут монтировать свой агрегат в условиях свободного полета, — стал приговаривать Гога, вытираясь рукавом.

Затем они выдвинули широкий ящик с инструментами, рядом примостили снятую деталь и надолго склонились над своими железками. Игорь удивился: этот, наверное, очень серьезный ремонт делал Гога. Семен лишь что-то подсказывал, помогал. Руки Гоги работали сноровисто, ловко — видно, разбираться с такой поломкой ему приходилось уже не раз.

Когда мороз окончательно пробрался во все уголки вездехода и в воздухе заклубился пар от дыхания, они наконец спокойно расселись по своим местам. Задымили сигаретами. Сизое облако плотно окружило лампочку под потолком. Вздрогнул, загудел мотор, разгоняя холодную тишину кабины.

— Ну, получилось? — оживился Игорь.

— Получиться-то получилось, — отозвался Семей. — Для начала — ничего… Ну как? Охота не отпала с нами поковыряться?

Он не спеша повернулся назад, пристально посмотрел в глаза грузчику.

— А чего ж я тут? Как довесок. Неудобно, выходит, — искренне ответил тот.

— Ладно… Пошли, подмогнешь. Там мелочь осталась, — сказал Семен, глядя куда-то в пространство черной ночи.

Они лежали рядом, голова к голове, под широким и низким корпусом машины. Ветер тугим потоком врывался в эту узкую щель между землей и днищем. Но Игорь уже не чувствовал холода, затекшей спины. После огорошившего стона пурги, непроглядной темени, растерянности и беспомощности его вдруг охватила злость на все свалившиеся на их головы напасти, на мороз и ветер, упрямое, неподдающееся железо. Он видел, как выматывались Семен и Гога, пытаясь поставить на свое место вал, как почти на ощупь им приходилось разворачиваться в самом брюхе машины, куда едва доставал свет лампочки-переноски, и старался в нужный момент быть полезным. То подавал ключи, то сбивал ломом наросты льда на днище. А потом пробрался между гусеницами и лег на бок так, чтобы собой хоть немного прикрыть от поземки ребят.