Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

– Да, Феликс.

Лиз подошла к его краю стола.

– Да – что? – спросил Феликс и улыбнулся собственной недогадливости.

– Да, Феликс. Да – пляж. Да – всякой всячины. Да – пусто и красиво. Да…

И вот они уже бороздили сыроватый песок. Промерзшие и выветренные крабьи панцири и клешни шелестели у них под ногами. Лиз то и дело останавливалась, чтобы нагнуться за камешком – розовым кварцем, базальтом с прожилкой серебристой слюды. Пройдя с полмили, они оба остановились и разом обернулись. Дюны. Прошлогодняя жухлая осока. Сетка ограды и где-то вдалеке на парковке холодный блеск его «шевроле». И стрекот приморской автострады. Теперь Лиз уже бежала впереди, махала ему, перебираясь с одной испещренной иероглифами дюны на другую, швыряла плоские обломки галечника в четвертованные панцири, а Соколович все не двигался с места, утопая толстыми подошвами в песке. Думал ли он тогда, что в этих рыжих весенних дюнах, полуденном приюте чаек и куликов, танцевала в солнечном обмороке его последняя любовь?

Старая чайка почти задела жилистым крылом его переносицу.

– Феликс, Фе-ликс!

Проглоченное дыхание – спазм в груди.

– Мм-мм.

Она уже испуганно бежала к нему.

– Феликс, что с вами?!

– Глупая песчинка. Ерунда. В глаз. Все прошло…

– Дайте, я посмотрю. Приподнимите веко.

– Нет, ничего. Может, просто кажется. Бывает от ветра.

– Да, от ветра.

– Видно, еще рановато открывать пляжный сезон. Смотрите, как чайки истошно раскричались! Вы ведь проголодались, милая Лиз, как насчет ланча? Я знаю приличный ресторан в пяти минутах езды.

Уже в ресторане, вымыв в уборной лицо и руки и заглянув в тусклое зеркало, Соколович понял окончательно, что у него не хватит сил ни взять ее за руку в машине, ни поцеловать.

Он хотел было высказать все это Лиз прямо там, в пустом ресторане. И условиться о дальнейших встречах. О зачете и курсовой работе. Но Лиз так безмятежно потягивала лимонад из тяжелого дымчатого стакана, так улыбалась ему, скорбному и окаменелому, что вместо всех своих слов он только вздохнул: «Пуфф», – и принялся трясти залежавшийся пакетик с сахарином.

По пятницам, раз в две недели, Соколович навещал сына в санатории. Или в «доме», как он обыкновенно называл его в разговорах с самим собой или в семейном кругу. Сэлли в санаторий не ездила. Так уж было заведено между супругами. В пятницу, предназначенную для визитов, Соколович всегда перекусывал в греческой харчевне, неподалеку от университетского городка.

Стружки баранины, зажаренной на крутящемся вертеле, пшеничная лепешка, красный перец, зелень и соус из йогурта с травами. И кофе в бумажном стаканчике: бегущий Геракл и силуэт Акрополя. Соколович иногда обращался к хозяину – толстобрюхому Микису – на древнегреческом. Тот улыбался полузнакомым словам и сыпал в ответ на языке нынешних потомков Геракла.

На этот раз Соколович так спешил, что отказал себе в удовольствии посмаковать, медленно соединить во рту пряность и холодную свежесть, баранину и нежную мякоть помидоров. Он проглотил свой ланч, кинул пятидолларовку и горсть мелочи на стойку и вышел со стаканчиком в руке, расплескивая кофе на ступени и черные ботинки. Через пять минут, на ходу выбросив истерзанный стаканчик и промахнувшись, Соколович подошел к колокольне, уже двести лет стоящей в центре кампуса. Лиз ждала его: длинная пастушья сума, вышитая бисером, свободного покроя джинсы, перехваченные в талии поясом из толстой кожи, бархатная ленточка в волосах, белая мужская рубашка, черная джинсовка. Они пошли к парковке, быстро шагая, тихо переговариваясь.

Уже в машине, выехав из Блэкмура, Соколович глянул на Лиз из-под налившихся солнцем очков-хамелеонов.

– Лиз, еще не поздно воротиться. Подумайте. Нужно ли вам видеть моего мальчика? Я съезжу один. А потом мы пообедаем вместе. Идет?

– Феликс, вы же знаете, что нет, не идет. Мне нужно его увидеть. Для себя. И для вас. Чтобы понять. Вы слишком часто думаете об этом, чтобы не позволить мне съездить с вами. К тому же вы сами говорили, что с ним никто не разговаривает по-хорошему, по-женски…

Они ехали вдоль побережья, вдоль пляжей, пустынных и отданных птичьему племени.

– Можете опустить стекла? Пусть продувает. А, Феликс?

Профессор машинально приложил указательный палец к ледяной кнопке на панели. Пахнуло тухлятиной, рыбой и морской травой, вчерашним дождем, истертыми кремешками. Дорога повалилась под гору, потом взлетела и запетляла. Справа от автострады, на холме, среди вязов и тополей, высился желтый викторианский особняк-монстр с разноликими окнами и множеством дверей. Они оставили «шевроле» у ворот и вскоре уже, переминаясь, стояли у главного входа.