Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

В начале 1960-х Соколович опубликовал книгу об античном романе, прославившую его среди литературоведов и античников. Соколович совершенно неожиданно опроверг тезис знаменитой в те годы книги берклийского профессора Иана Вотта, в которой происхождение английского романа (и романа вообще) связывалось с определенным уровнем социально-экономического развития общества. Книга Соколовича всколыхнула и раздосадовала американских литературоведов, в те годы особенно увлеченных марксизмом. Тогда же, на гребне успеха, Соколовича и произвели в действительные профессоры. С тех самых пор он вел в основном семинары для старшекурсников, некогда очень популярные в Блэкмурском колледже. Однако времена менялись, и вот уже несколько лет Соколович едва мог собрать трех-четырех студентов в семинарской комнате с длинным дубовым столом и стеллажами, уставленными книгами…

– Веришь ли, ma tante, я все больше и больше начинаю походить на персонажа из американского романа нашего знаменитого соотечественника, – Соколович грустно улыбнулся жене, поднося ко рту чашечку крепкого послеобеденного кофе. – Представьте себе, мои дорогие, карьера моя наконец-то достигла последнего предела. Один студент в семинаре! Сначала даже хотели отменить. Но, видно, пожалели мои седины.

– Феликс, – спросила Сэлли, покачивая складками на веснушчатой ирландской шее, – ну и как этот твой единственный студент?

Сэлли всегда называла его полным именем Феликс, казавшимся ей эталоном галантности, а значит, визитной карточкой мужа. К тому же она неправильно произносила его – теперь и свою – фамилию: ставя ударение на «ко» вместо «ло». При этом у тетушки выскакивала на лоб левая бровь, словно подбитая куропатка в старинном тире.

– На самом деле это не студент, а студентка, – ответил Соколович. – Да мне и сказать особенно нечего после двух занятий. Слушает. Записывает. Читал ей лекцию про «Золотого осла».

Послеобеденная беседа не вытанцовывалась. Они еще полчаса посидели в гостиной. Соколович курил, просматривая книжные рецензии в газете. Женщины смотрели новости по телевизору. Потом Соколович повез тетушку домой в Манхэттен.

Дорогой они молчали. Уже в нескольких кварталах от своего «билдинга» тетушка вдруг вспомнила про ограбление их парижской квартиры в конце 1920-х, когда Феликс был в летнем лагере в Бретани.

– Да, кстати, Феликсик, я давно хотела задать тебе вопрос: ты помнишь семейство Вернаковых? – спросила она, когда он припарковался у подъезда.

– Вроде бы нет, ma tante, – ответил он.

– Так вот припомни, – вдруг оживилась старушка. – У них еще была девочка твоего возраста – Лиза, Лизочка. Вас вместе водили на детские утренники и в Лувр. Они потом застряли в Марокко и вернулись в Париж уже после войны, в сорок шестом.

Соколович начал раздражаться, глядя на увлеченную собственным рассказом тетушку. Хотелось скорее вернуться домой, закрыться в кабинете и выкурить долгую трубку.

Тетушка не замечала его томления.

– Так вот, мне рассказали, что Лизочка Вернакова покончила с собой в Биаррице прошлым летом. Она ведь, должно быть, на год моложе тебя. Еще молодая женщина. Не ужас ли?!

– Мне шестьдесят семь, милая тетушка. Шестьдесят семь.

– Позвони, когда приедешь, Феликсик. Я буду волноваться.

Во вторник единственная студентка в семинаре по античной прозе опоздала на занятия. Соколович сидел, погрузившись в тяжелое кожаное кресло, широко расставив ноги, не умещавшиеся под столом. Он поглядывал на циферблат часов, висевших над книжным шкафом. Переводил взгляд на обложку лежавшей перед ним книги – эротический танец с греческой амфоры. Пальцы его выстукивали медленное танго. Дверь открылась, и в аудиторию вбежала Лиз Линор, его студентка.

– Профессор Соколович, простите. Я так виновата перед вами. Я понимаю, что этому нет оправда… – Соколович жестом прервал ее и молча указал на стул слева от себя.

– Если бы вы не явились вовсе, мне пришлось бы звонить вам домой и справляться. Да и вообще, какое это имеет значение. Это, наверное, последний мой семинар. Я решил оставить колледж. С сентября. Вернее, я уже давно вынашивал это решение. Но сегодня, сейчас, я ясно понял, что моя профессорская песенка спета. Фьюить… Да-да, Лиз. Не удивляйтесь. Впрочем, как пожелаете.

– Но, профессор, но, Феликс, – она впервые назвала его по имени, – вы же знаменитый ученый, у вас ведь книги… студенты… зачем вы так?

– В прошедшем времени, милая Лиз, все это было и имело честь произойти.