Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

– Все! Теперь засыпайте!

– У него там вся семья, в этой яме, – сказал Золману хасид, берясь за лопату. – Так получилось. Мать, жена и двое детей. Хотел человек, чтобы вместе… Можно понять.

Золман промолчал. Часом раньше он своими руками уложил в общую могилу Энту Лазари и Ривку, молодую жену рейниного брата. Нет, больше плакать им не пришлось. Согласно приказу румынского командования, массовые захоронения устраивались с интервалами в семь – десять километров, на некотором отдалении от дороги, по которой следовала пешая колонна. Когда очередная яма заполнялась, бригада землекопов-могильщиков переезжала на новое место. Утром второго дня на перегоне к Новоселице им пришлось копать вдвое больше, потому что в перерыве между двумя порциями мертвецов местные возчики и полицаи привезли живых стариков на телегах. После короткого препирательства с румынским унтером стариков стали подтаскивать к краю ямы и колоть вилами и штыками, чтобы не тратить патронов. В отличие от молодых, старики умирали трудно, уворачиваясь от ударов, изо всех сил увиливая от смерти, ногтями цепляясь за жизнь, вымаливая у раздосадованных убийц еще одну минутку, еще один вдох, еще один взгляд.

Когда обе ямы были засыпаны землей, унтер подозвал Золмана и его напарника хасида: настала их очередь работать сборщиками трупов. Предыдущие пары не выдерживали больше трех ездок – люди не то чтобы сходили с ума, но впадали в какую-то апатичную прострацию, так что уже не годились для интенсивной работы. Крайне недовольный резко упавшей производительностью бригады, унтер уже с полудня честил своих работников на чем свет стоит, ругался, грозил, но ничего не мог с ними поделать.

Уже в сумерках, когда закончили подбирать трупы в Новоселице, примерно в километре к востоку от села Золман набрел на живую старуху, дремлющую в кювете у дороги. Как видно, замыкающие колонну жандармы сочли ее мертвой и потому не зарубили, не пристрелили, не ткнули штыком.

– Что там? – крикнул из кабины усталый шофер.

– Живая, – сказал Золман. – Совсем живая. Даже не ранена. Хотя ноги уже не ходят. Что, мать, находилась, а?

Старушка молча кивнула, глядя на него спокойными, почти безмятежными глазами. Румын выругался, недовольный разгильдяйством жандармов, перекладывающих свою работу на плечи других.

– Оставь, ее, поехали. Мы собираем мертвых.

– Не могу, – сказал Золман. – Она живая.

Мертвых к мертвым. Живых к живым.

Он и сам не мог понять, что вдруг заставило его заупрямиться там, где не было никакого смысла спорить. Впрочем, не упрямиться тоже не было смысла. Смысла не было ни в чем, ни в чем.

– Кончай, не серди его, – равнодушно посоветовал ему хасид. – Оставь ее, поехали.

– Не могу.

Шофер снова выругался, схватился было за винтовку, но сразу и передумал. К концу дня он слишком устал, чтобы вылезать из кабины, стрелять, а потом еще и грузить тяжелого мертвеца в кузов.

– Как хочешь, – злобно выпалил он. – Пусть будет по-твоему, живые к живым. Колонна ночует дальше по дороге, в трех верстах отсюда. Грузи эту бабку на себя и тащи. Дотащишь – твое счастье. Не дотащишь – завтра вас обоих подберем, вместе с другой падалью.

Грузовик уехал, Золман остался наедине с женщиной.

– Ну что, мать, идти совсем не можешь?

Старуха отрицательно покачала седой головой:

– Не могу. Отнялись ноги после Новоселицы…

Иди один, а я тут останусь. Подожду, пока кто-нибудь добьет. Иди, иди… Какая разница, сегодня или завтра? Все равно мне не жить.

Помолчала и добавила с недоуменной усмешкой:

– Только какая я тебе мать, дедушка? Мне и сорока-то нет.

– Вот это жаль, – сказал Золман, приседая перед ней на корточки. – Старые легче. Хватай меня за шею, да покрепче…

Он тащил ее на себе несколько часов. Не раз по дороге им попадались навстречу или нагоняли румынские машины и всадники, а также местные мужики и хлопцы на подводах. Любой из них мог сделать с ними все что угодно: застрелить, зарубить, замучить. Ведь именно это предписывал убийцам вечный инстинкт хищного зверя: набрасываться прежде всего на тех, кто движется в одиночку, кто оторвался, отстал от многоголовой толпы, от общего стада гонимых. Но произошло чудо: никто не тронул ни Золмана, ни его живую ношу. Возможно, убийцы отступали, пораженные вопиющей бесплодностью его затеи, бессмысленностью его усилий… А возможно, под вечер усталость настигла не только шофера похоронного грузовика, но и всех прочих, включая и самого ангела смерти.