Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Отец взирал на меня с изумлением, широко раскрыв рот. Словно ярко-красный галстук завязали слишком туго. Через какое-то время они с матерью обменялись взглядами. Мне была ясна причина их изумления, они думали, что у меня что-то не так с головой. Ещё я подумал, могут ли они понять мои чувства: мать точно не может, а вот отец? Ведь он изначально обладал богатым воображением, но действительность подтверждает, что сила его воображения ослабла.

Мать подошла ко мне и пощупала голову. Я понимал, что стоит за этим движением: первое — показать, как она обо мне заботится, и второе — ей хотелось проверить, не пылает ли моя голова жаром, это объяснило бы, что только что сказанное мной — бред. Но я-то знал, что никакого жара у меня нет, что я в здравом рассудке, в нормальном состоянии и ничем не болен. Мать сказала:

— Сяотун, не надо болтать глупости, учись хорошенько, мама раньше слишком ценила деньги, из-за этого ты пошёл в школу с опозданием, теперь я многое поняла и знаю, что в этом мире есть вещи гораздо важнее, чем деньги. Так что тебе нужно послушаться нас и ходить в школу. Если не послушаешься нас, то Лао Ланя, наверное, послушаешься? Давайте учитесь вместе с Цзяоцзяо, ведь это он объяснил нам, как важна учёба.

— Я тоже не хочу ходить в школу, — заявила сестрёнка. — Я тоже могу слышать, как говорит мясо, тоже вижу на нём много маленьких ручек. Мясо не только может говорить, оно ещё петь умеет. У него не только маленькие ручки, но и много маленьких ножек, эти маленькие ручки и ножки двигаются, двигаются, как лапки у котёнка…

Говоря, она поднимала вверх ручонки и изображала, как, по её представлению, двигаются эти маленькие ручки и ножки мяса.

Я с глубоким уважением отнёсся к силе воображения сестрёнки, ведь ей всего четыре годика, и мы рождены не от одной матери, нас связывает удивительное родство душ: хоть я не рассказывал ей о том, что мясо может говорить и что у него вырастают лапки, она сразу ухватила то, что я имею в виду, и оказала мне значительную поддержку.

Очевидно, родители были страшно напуганы тем, что сказали я и сестрёнка. Они довольно долго смотрели на нас обалделыми взглядами и, если бы не телефонный звонок, продолжали бы взирать на нас так и дальше. Да, тут необходимо кое-что объяснить: у нас в доме установили телефон, и хоть это был телефон для внутреннего пользования и разговоры контролировались на небольшом коммутаторе в офисе, всё же это был телефон. Он связывал наш дом, дом Лао Ланя, а также нескольких ответственных работников. Мать сняла трубку, и я понял, что звонит Лао Лань. Положив трубку, мать сказала отцу:

— Лао Лань торопит, выходите, говорит, скоро должен прибыть человек из провинциального [63] Провинция — самая крупная единица административного деления КНР. комитета партии вместе с репортёрами провинциального телевидения и провинциальной газеты, предлагает нам проследить, чтобы всё было в порядке, он сейчас прибудет.

Вцепившись в узел галстука, отец повертел его, снова поворочал во все стороны шеей и хрипло произнёс:

— Сяотун и Цзяоцзяо, о вас мы ещё поговорим вечером, когда вернёмся, но, во всяком случае, вы должны ходить в школу, а ты, Сяотун, должен подавать сестрёнке пример.

— Во всяком случае, — сказал я, — сегодня пойти в школу мы не можем. Сегодня столько всего интересного, такой праздничный день, и если мы пойдём в школу, то будем последними дураками.

— Вы должны постоять за себя! — бросила мать, поправляя волосы перед зеркалом.

— Постоять за себя мы, конечно, можем, но в школу идти — вещь невозможная, — сказал я.

— Вещь невозможная, — эхом откликнулась сестрёнка.

— Выносите, выносите! Выносите, а я посмотрю.

Во дворе стоял мужчина с гладким, как фарфоровая плитка, лбом и, судя по всему, без особой радости отдавал указания своей свите за спиной. И эта принаряженная свита заголосила на все лады, как попугаи:

— Выносите, выносите, пусть глава провинции посмотрит.

Он, мудрейший, у нас замглавы провинции, свита называет его главой по чиновничьему обыкновению. Из-за дерева спешно появились четыре мастера, измазанные краской с головы до ног, согнувшись, нырнули в ворота храма, промчались передо мной и собрались перед образом мясного бога. Нисколько не посовещавшись и даже не обменявшись взглядами, они поставили его на землю. Я услышал, как бог захихикал, словно маленький ребёнок, которого взрослые щекочут под мышками. Теми же пеньковыми верёвками, что и вчера вечером, они обвязали шею и ноги бога, внесли деревянные брусья, чётким движением согнулись в поясе, взвалили брусья на плечи, разом выдохнули — раз, два — подняли его и осторожно вынесли наружу. Тело бога вертелось, и смех становился всё звонче. Думаю, стоявшие снаружи замглавы провинции и его свита могли отчётливо услышать его. А вы слышали, мудрейший? Божка вынесли из ворот, поставили на землю, сняли верёвки.