Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Это была не обычная игра. Они играли на деньги, и ставки были высокие. Перед каждым лежала стопка денег, и самой мелкой была банкнота в десять юаней. После того, как кто-то выигрывал, эти банкноты так и летали туда-сюда. Я обратил внимание, что стопка денег перед Лао Ханем становилась всё выше, а стопки перед отцом, матерью и Лао Ланем убывали. Лицо Лао Ханя сияло жирным блеском, он то и дело засучивал рукава и потирал руки, сорвал фуражку с головы и швырнул на диван за спиной. Лао Лань всё время посмеивался, на лице отца сохранялось безучастное выражение. Лишь мать то и дело что-то бормотала под нос. Мне казалось, что неудовольствие матери — притворное, она показывала его, только чтобы Лао Хань остался доволен выигрышем. В конце концов, она заявила:

— Всё, больше не играю, не везёт.

Лао Хань собрал деньги перед собой и пересчитал:

— Сестрёнка, может, вернуть тебе часть?

— Иди-ка ты, Лао Хань, сегодня для начала оставайся довольным, а в следующий раз отыграюсь, — сказала мать, — боюсь, без штанов тебя оставлю.

— Ладно, так уж и оставишь, — отвечал Лао Хань, — не везёт в любви, повезёт в игре, Лао Ханю в любви всегда не везло, вот за игральным столом всегда и везёт.

Я с самого начала следил, как Лао Хань считает деньги, и знал, что за какую-то пару часов он выиграл девять тысяч юаней.

На противоположной стороне шоссе, где жарили мясо, в воздухе висел дым и жар, стоял гвалт. А во дворике храма перед четырьмя торговцами лишь вытянулись четверо телохранителей Старшóго Ланя, а сам он расхаживал туда-сюда перед воротами. Брови озабоченно сдвинуты. Проходящие по шоссе любители мяса бросают на него взгляды, но ни один не подходит. Повара то и дело переворачивают лопаточкой дымящееся на противнях мясо, на лицах проскальзывает досада, но, когда на них косятся телохранители Старшóго Ланя, это выражение тут же сменяется заискивающей улыбочкой. Жаривший гусят в правой ладони прятал сигарету и, улучив момент, когда никто не смотрел на него, быстро подносил её ко рту и глубоко затягивался. На той стороне звучала песня, трогательная, она лилась и лилась, её исполняла тридцать лет назад одна тайваньская певица. Хоть я был ещё маленький, её песня пользовалась широкой популярностью, от больших городов до малых, от малых городов до деревень. Лао Лань рассказывал, что эта певица ходила под ручку с его третьим дядюшкой. И вот сейчас снова раздаётся её пение, время течёт вспять, и она в образе простой девушки в чёрной юбке и белой рубашке, с короткой чёлкой на лбу, милой ласточкой впархивает с шоссе. И бросается в объятия Старшóго Ланя, звонко щебеча «Братец Лань!». Обняв её, Старшóй Лань делает пару кругов и бросает на землю. На земле постелен ковёр толстого ворса с большим рисунком феникса, играющего с пионом, краски очаровательные, необычные. Под светом больших хрустальных люстр возлежит прекрасное тело певицы, её взор затуманен. Заложив руки за спину, Старшóй Лань принимается ходить вокруг неё, один круг, другой, третий — так обходит вокруг своей жертвы тигр. Певица встаёт на колени и надувает губки:

— Ну что же ты не идёшь ко мне, братец?

Старшóй Лань усаживается на ковёр, поджав ноги, и начинает внимательно изучать её тело. Смотрятся они очень занимательно: он в европейском костюме, она в чём мать родила.

— Ну, что же ты, братец Лань? — скривив рот, безрадостно вопрошает певица.

— Столько женщин было до неё, — будто сам себе говорит Старшóй Лань, — в те времена Большой Хозяин выдавал мне каждый месяц пятьдесят тысяч долларов на накладные расходы, я эти деньги не истрачивал до конца, и тогда он бранил меня, называя болваном.

Имя этого Большого Хозяина я даже не могу произнести перед вами вслух, дорогой мудрейший, я принёс Лао Ланю страшную клятву: стоит мне назвать его имя, я останусь без потомства. Старшóй Лань сказал:

— Скоро я научусь сорить деньгами, менять женщин, как меняются лошадки в фонаре. Но с тех пор, как у меня была она, ты первая сбросила передо мной одежду. Она — разделительная линия. Ты первая после неё, поэтому хочу говорить с тобой начистоту. Но потом я не смогу поговорить так ни с кем. Желаешь ли ты стать ей заменой? Желаешь ли, чтобы, будучи с тобой, я выкрикивал её имя, представлял себе её тело?

Певица на миг задумалась и со всей серьёзностью заявила:

— Да, братец Лань, желаю, лишь бы тебе понравилось, сделаю всё, что скажешь. Прикажи мне умереть, пойду на смерть без колебания.

Старшóй Лань заключил певицу в объятия и с глубоким чувством промурлыкал: