Мо Янь - Сорок одна хлопушка

И вниз быстро скатилось толстое бревно. Мальчонка отпрыгнул в сторону, бревно, словно живое существо, покатилось вслед за ним и у входа в храм остановилось. Брёвна и доски распространяли вокруг свежий аромат, словно несли весть из леса, которым когда-то были. Вдыхая свежий запах сосны, я вспомнил помост, сооружённый лет десять назад на мясокомбинате, и душу наполнили печальные воспоминания о прошлом. Бедняга отец сделал помост курилкой, где размышлял в одиночестве, тупо просиживая там каждый день большую часть времени, а делами предприятия почти не занимался.

Вечером, за месяц до кончины жены Лао Ланя, мудрейший, отец и мать — он наверху, она внизу — развернули на помосте следующий диалог.

Мать:

— Спускайся.

Отец (бросая непотушенный окурок):

— Не могу.

Мать:

— Если кишка не тонка, то и торчи там до самой смерти и не спускайся никогда.

Отец:

— Могу так и сделать.

Мать:

— Ну и сукин же ты сын будешь, если спустишься.

Отец:

— Не спущусь.

Хотя Лао Лань строго запретил распространяться об этом, слухи о том, что отец поклялся никогда не спускаться с помоста, понемногу расползлись по всему предприятию. Мать в то время была страшно перепугана — то в сердцах чашки расколотит, то слёзы льёт перед зеркалом. Мы с сестрёнкой по этому делу ничуть не переживали, даже (ну, просто совестно, мудрейший) находили в этом и нечто забавное, и отчасти предмет гордости. Наш папа, наконец-то, начал проявлять свой независимый стиль поведения.

Отец поклялся не слезать с помоста, но про то, что и есть не будет, не упоминал. Так что еду три раза в день носили ему мы с сестрёнкой. Было несколько странное ощущение, когда мы принесли еду в первый раз, но потом мы быстро привыкли. Отец восседал на помосте очень удобно и с невозмутимым лицом равнодушно приветствовал нас. Нам очень хотелось поесть на помосте вместе с ним, однако он всегда очень вежливо, но настойчиво прогонял нас. Чтобы он поел, пока не остыло, мы нехотя спускались с помоста. Каждый раз принося еду, мы забирали посуду с прошлого раза. Все плошки и чашки были чистые, и их почти не нужно было мыть. Я догадался, что отец вылизывал посуду языком. Я невольно представил себе, как отец делает это, высунув язык. Там у него наверху времени много, вот он и вылизывал посуду, а это тоже, считай, работа.

Чтобы решить вопрос с продуктами его жизнедеятельности, мы принесли отцу два резиновых ведра. Так что, помимо доставки ему еды, мы взяли на себя и удаление его испражнений. Когда мы с сестрёнкой с трудом волокли на помост эти поганые вёдра, отец всё время смотрел вниз, и по лицу было видно, как ему ужасно не по себе. Он предложил мне добыть верёвку, привязать к ней железный крюк, и таким образом стало бы возможным спускать вниз вёдра с нечистотами, поднимать наверх корзинки с едой и избавить нас от труда забираться и спускаться. Когда я упомянул об этой задумке отца Лао Ланю, тот расхохотался. А отсмеявшись, сказал:

— Это дело в основном касается вашей семьи, поговори с матерью.

Мать была категорически против предложения отца. Похоже, она уже привыкла, что её муж торчит на помосте, целыми днями активно работала, посуду больше не била, говорила и смеялась с Лао Ланем и однажды сказала мне:

— Сяотун, понесёшь еду, не забудь передать отцу блок сигарет.

Хоть мать и против, если мы добываем верёвку, всё пойдёт легче. Если не добываем — значит, не хотим. Трижды в день забираться на помост, видеть необычного отца, переброситься с необычным отцом парой простых слов — для нас с сестрёнкой это была огромная радость.

Рано утром за двадцать один день до кончины жены Лао Ланя, когда мы с сестрёнкой принесли завтрак, отец посмотрел на нас и глубоко вздохнул:

— Дети, никудышный у вас папка.

— Какой же ты никудышный, — возразил я. — Ты уже продержался семь дней, а это непросто. Многие говорят, что ты святой, что на помосте станешь даосским бессмертным.

Отец с горькой усмешкой покачал головой. Несмотря на хорошую пищу, которую мы приносили каждый день (аппетит у него тоже был неплохой, и свидетельством тому были вылизанные до блеска плошки), за эти семь дней отец явно похудел. Отросшая борода торчала во все стороны, как иголки у ежа, глаза подёрнулись кровяными жилками, в уголках скопился гной, от него неприятно пахло. В носу у меня засвербило, вот-вот брызнут слёзы. Я очень осуждал себя за невнимательность:

— Пап, мы сейчас принесём тебе бритву и тазик умыться.