Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Один шлёпнул себя по животу:

— Лучше всего сегодня соревнование устроить, моё брюхо давненько не видело лакомого кусочка.

Ещё один из них заявил:

— Скажи своему названому отцу, который таковым не является, пусть лучше приготовит мяска, я зараз полбыка слопаю!

— Подумаешь — полбыка! — встрял ещё один. — Даже дырку у меня меж зубов не заполнит, я за один присест целого быка умну.

— Ладно, ждите, — усмехнулся я. — Теперь вам ничего другого и есть не надо, оставьте место в животе.

Они со смехом хлопали себя по животам:

— Тут всегда пусто!

— Вы ведь, возвращаясь домой, приветствуете домашних, — сказал я. — Если мяса переешь, то и помереть недолго.

Они презрительно посмотрели на меня, потом дружно расхохотались, а когда отсмеялись, один из них, похоже, выражая общее мнение, заявил:

— Ничего страшного, малец, наша жизнь ничего не стоит.

А ещё один добавил:

— Хоть и помрёшь, зато с полным животом мяса!

Огромное тело сына Старшóго Ланя возлежало на ложе для покойника, окружённое охапками живых цветов. Он в буквальном смысле слова возлежал среди цветов. Под звуки негромкой, исполненной горечи траурной музыки несколько десятков людей в чёрном обходили ложе по кругу. Старшóй Лань стоял в изголовье сына и, нагнувшись, пристально вглядывался в его лицо. Потом выпрямился, вскинул голову, и на его лице появилась улыбка.

— Мой сын, — начал он, обращаясь к собравшимся, — с рождения до сего дня в золоте ходил. Он ничуть не страдал и горя не знал. И других желаний у него не было, кроме как поесть мяса. Все его желания исполнялись. — Он посмотрел на живот сына, высоко вздымающийся, как небольшая гора, и продолжал: — Он умер в сладком сне, поев мяса, и не испытал никаких мучений. Жизнь моего сына была счастливой. Как отец этого ребёнка, я сделал всё, чтобы выполнить свой долг. Ещё большее удовлетворение я испытываю от того, что сын умер у меня на глазах и я смог должным образом устроить его похоронный обряд. Если существует загробный мир и мой сын туда попадёт, у него тоже всего будет в избытке. После его смерти я ничуть не беспокоился. Сегодня вечером я хочу устроить в особняке обильное угощение, все приглашаются в самых красивых нарядах, приводите с собой самых красивых женщин испить у меня лучших вин и отведать самых изысканных блюд. Среди великолепия большого зала особняка, в смешении ароматов самых разных знаменитых кушаний Старшóй Лань поднимет полный бокал первоклассного коньяка, который будет плескаться, сияя янтарным блеском, и скажет: «Выпьем за то, что мой сын полностью насладился богатством и положением в этом мире и безболезненно скончался!»

Старшóй Лань говорил громко и отчётливо. С виду он ничуть не страдал. Он и впрямь ничуть не страдал.

Я и ещё три человека состязались в поедании мяса на пустыре перед кухней мясокомбината.

В последующие годы я часто вспоминал это событие. И каждый раз вспоминая о нём, настолько погружался в прошлое, что мог забывать о том, что делал и о чём думал, душой и телом возвращаясь в те дни.

Состязание назначили на шесть часов пополудни. В это время дневная смена заканчивается, а рабочие ночной уже прибывают на комбинат. Шёл четвёртый месяц по лунному календарю, начало лета, время самых длинных дней в году. В шесть часов пополудни солнце стояло ещё высоко, крестьяне ещё работали в поле. Только что убрали пшеницу, и в воздухе разливался её аромат. Много пшеницы сушили за шоссе перед нашим комбинатом. Иногда порывы ветра заносили к нам на территорию смесь сельскохозяйственных запахов. Мы, хоть и жили в деревне и прописка у нас была деревенская, настоящими крестьянами уже не были. Днём мы скотину промывали, а вечером и ночью промытую скотину забивали. После окончания забоя в первую половину ночи забитый скот разрубали, приглашали работника станции контроля качества мясопродуктов поставить синюю печать, а во второй половине ночи везли в город. В последнее время на дежурство снова стал выходить дядюшка Хань, этот наш подчинённый со станции контроля, и начал было делать всё на полном серьёзе, мол, дружба дружбой, а служба службой, но очень скоро это ему надоело. Он швырнул печать и штемпельную подушечку в наш забойный цех, чтобы мы ставили печать сами. Чтобы не допустить потери воды и тем самым уменьшить вес мяса, а самое главное, конечно, чтобы потеря воды не повлияла на качество мяса, мы обрызгивали верхнюю его поверхность водонепроницаемым резиновым клеем. Ничего полезного для людей в этом клее не было, но и вредного тоже. В то время холодильник у нас ещё не был достроен, и мясо забитого ночью скота нужно было той же ночью вывозить. На трёх грузовиках, приспособленных под перевозку мяса, у нас работали демобилизованные солдаты, водители отличные, с решительным характером и брутальной внешностью, вызывающей уважение. Каждую ночь часа в два охранник с лязганьем распахивал ворота мясокомбината, и три грузовика, доверху набитые мясом, которое можно есть без опаски, следуя вплотную друг за другом, этак воровато выкатывались с территории предприятия, поворачивали, взбирались на асфальтированное шоссе, а потом радостно устремлялись вперёд, как дикие скакуны, и яркий свет их фар окрашивал белым дорогу в город. Хотя я знал, что они везут мясо, начисто промытое колодезной водой, что оно свежее и его можно есть спокойно, всякий раз видя, как они потихоньку выезжают с предприятия в предрассветной мгле и, добравшись до дороги, газуют и яростно мчатся по ней, в душе возникало непостижимое ощущение, что они везут не мясо, которое можно спокойно есть, а постыдный контрабандный товар, взрывчатые или ядовитые вещества.