Александр Проханов - ЦДЛ

Вышел номер “Дня” с бравурным лозунгом, набранным красной краской: “Слава ГКЧП”! И сразу начались звонки из демократических изданий.

— А правда ли, что вы летали на Новую Землю, чтобы там с членами ГКЧП обсуждать детали путча?

— А почему ваше имя отсутствует среди членов ГКЧП? Значит, есть тайные списки?

— А кто, кроме Ельцина, подлежал аресту? И правда ли, что в “Матросской тишине” уже подготовили отдельные камеры?

На одни вопросы Куравлёв отшучивался. На другие отвечал зло. От третьих отмахивался.

Он тосковал. Почему с лозунгом “Слава ГКЧП”! он остался один, а сам ГКЧП испарился? Почему он в одиночестве отбивается от натиска врагов, и никто из государственной прессы не спешит к нему на помощь? Почему второй день на телеэкранах танцуют насмешливые балерины, похожие на голубых насекомых? Их выпустили специально, чтобы мучить его. Они напоминают голубые цветочки на костяной маске смерти, что явилась в ЦДЛ. Где друзья, в час его муки покинувшие его? Куравлёв оставил машину и шёл по людной улице Горького мимо Елисеевского магазина. Он увидел женщину, худую, с измождённым лицом, в длинном до земли синем платье, всю в кружевах, в шляпе, увешанную бусами, колокольчиками, амулетами. Женщина шла, пританцовывая, как в менуэте, улыбалась неподвижным, ярко накрашенным ртом. Она приподнимала подол платья, словно перепрыгивала лужи. Тогда становились видны белые чулки и стоптанные туфли. Женщина кланялась встречным, делала книксены, снимала шляпу, рассыпая седеющие волосы. Она обращалась ко всем по-французски: “Мадам! Месье!” Но когда с кем-нибудь случайно сталкивалась, начинала грязно браниться.

Она увидела Куравлёва, устремилась к нему. Повисла у него на локте:

— Месье, я вижу, вы приличный человек. Избавьте меня от этой черни. Я приглашаю вас к себе. У меня ничего не приготовлено, только суп. Мы интересно проведём время.

Куравлев отшатнулся, почувствовав удушающий запах пудры. Женщина не отпускала его. Он вырвался и побежал. Она гналась за ним и хохотала:

— Куда же вы, месье! Суп очень вкусный. Мы прекрасно проведём время!

Куравлёв с трудом от неё ускользнул. Ему казалось, он пропах удушающей пудрой, дешёвыми духами и каким-то несвежим супом.

Явился домой измученный. Ничего не объясняя жене, затворился в кабинете и заснул на диване. И во сне за ним гналась женщина в синем платье. Она снимала белые чулки, обнажая худые, в синих венах ноги. Куравлёв проснулся, когда было уже темно. Потолок полосовал огненный крест. Куравлёв собрался и вышел из дома.

Он свернул с улицы Горького на Садовую и шёл мимо Концертного зала, театра Сатиры, мимо окаменелого Маяковского и ресторана “Пекин”. На улице было пустынно, хотя в такие тёплые летние вечера клубилась молодёжь, играла музыка. Куравлёв шёл по опустелому городу, и ему казалось, вокруг что-то меняется. Сдвигались дома, жильцы переселялись из одной квартиры в другую, асфальт начинал странно бугриться. Словно город был слеплен из пластилина, и неведомая сила сминала его.

Приближаясь к Новому Арбату, у въезда в туннель он заметил скопленье людей. Ходили какие-то активисты в белых повязках. Делали распоряжения. Крутились репортёры, водили телекамерами, прицеливались к чему-то, что ещё не появилось. Внизу на входе в туннель была собрана груда арматуры, построена самодельная баррикада. Активист с белой лентой на рукаве давал указания трём молодым людям, которые стояли перед ним навытяжку. Их лица в сумерках казались бледными, нервными. Светились странным светом, каким светятся ночью болотные цветы. Они слушали активиста, который указывал вдоль Садового кольца, а потом наверх, к повороту на Белый Дом. Операторы их снимали. Молодые люди видели, что их снимают, хотели казаться бравыми, но продолжали волноваться.

Их к чему-то готовили, что-то внушали, чем-то оснащали. Куравлёв не разбирал слов, только слышал: “За свободу! За нашу и вашу свободу!” Ему стало страшно. Показалось, что три молодых человека намерены совершить нечто, что обернётся ужасом для них самих. В этом месте у въезда в туннель сошлись жестокие силовые линии. Этими линиями, как путами, связаны, и не в силах выпутаться, трое парней, и активист с белой повязкой, и он сам, Куравлёв. Всех стянуло к устью туннеля, чтобы дать совершиться чему-то непоправимому.

— Внимание! — крикнул активист и выбежал из туннеля. — Внимание!

Парни остались внизу. Куравлёв в руках у одного заметил бутылку, которую тот держал за горло. Вдалеке на Садовом кольце раздался звенящий лязг. Из сумерек, светя огнями, появились боевые машины пехоты. Три остроносых танкетки теснили к тротуару проезжие автомобили. Они приближались. Были видны их башни, тонкие пушки. Из командирских люков торчали головы в шлемах. Журналисты, давя друг друга, снимали. Зажглись лучи телекамер. Куравлёв чувствовал, что приближается последний момент, когда можно задержать беду. Нужно кинуться на проезжую часть, замахать руками, остановить машины, развернуть их обратно.