Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Дина, которую я доставил — как охранник привозит проститутку на дом к клиенту, — была невысокая, пухленькая, это всё, как на мой вкус, так не очень — но зато у нее были кошачьи бляцкие глаза, и еще она считалась умной: Димон, совсем не дурак, у нее, а она была отличницей, списывал. Вот и на этот раз они как бы собирались в ночи готовиться к экзаменам. Ну, приехали мы, а там всё по накатанной колее — водка, картошка, вчерашний жидкий суп молодой семьи. Ужин закончился, хозяйка ушла спать, а я в гостиной за столом сидел на шухере, охранял покой юных любовников, которые уединились в дальней комнате. Если что, я должен был кинуться туда к ним, выкинуть Димона из койки и улечься на нагретое им место, приобняв Дину. (Если б так случилось, вышло б, что это мы с ним в койке вдвоем — если вывести за скобки и сократить подружку.)

Однако ж та ночь прошла спокойно. После счастливица мне говорила, что у нее с ним это было всего один раз. Ну да, про что-то такое девицы часто врут. После его похорон, через пару дней, мы встретились с ней почти случайно, когда я приехал в его старую общагу, чтоб, прежде чем начать въезжать в новую жизнь, которая после него, — предаться ностальгии по старой, которой не стало и больше не будет никогда. Меня тянуло допить эту чашу. Я по своей воле отдавался ужасу, накручивал себя — вот, он только что был здесь, но теперь его нет нигде, нигде на земле, и это навеки! Хотелось, насколько я могу припомнить, помучиться, пострадать, и к тому же так, чтоб еще и получить от этого удовольствие. Откуда могло взяться такое странное, противоестественное желание? Да хоть оттуда, что людям, почти всем, редко выпадает возможность испытать сильные чувства. Поводов для этого не так много — но только таким манером человек и может убедиться, что он всё еще жив. Кто-то умер, а ты нет, твоя жизнь идет, и всё у тебя с ней, с жизнью, в порядке, у тебя с ней серьезно! Некоторые именно поэтому любят ходить по похоронам даже и малознакомых людей. Это как бы приобщает к трагическому, к высокому, как у Шекспира — бедный Йорик и прочее в таком духе. Один мой знакомый на это подсел, у него была такая тема: в ночь после поминок овладеть вдовой. Ну да, он извращенец, один из многих, они кишат вокруг, поди еще наткнись на психически здорового человека…

Обычно после похорон, какое-то время, всё, что было связано с дорогим покойником, — кажется ооочень значительным, полным глубокого содержания. Случайная веселая подружка Димона казалась в этом искаженном околокладбищенском свете — большой любовью всей его жизни. И я с должным пиететом стал к ней приближаться, ведя с ней пьяные разговоры о том, что и я, и я тоже был для него важным человеком, а не только она одна. И теперь мы оба вроде как безутешны. Ну, вот примерно про всё это я ей, разумеется, излагал.

Если покопаться в памяти, то много наберется таких примеров — когда после похорон тянет на это дело. Это, возможно, естественная реакция — отодвинуться подальше от темы мертвечины и гниения. В сторону жизни.

Не удивительно, что нас хоть и слабо, но неудержимо потащило друг к другу. Всё это произошло безрадостно и скомкано, как почти всегда в таких случаях — если нет ни большого чувства, ни неземной красоты, ни выдающейся любовной техники, а только протест против могильных червей и ада. Там же, в койке, я между делом сделал ей предложение. Обещал — значит, всё! Железно! Так я тогда это видел. Зачем она была мне нужна? Я тогда остро чувствовал, что кругом — нестерпимый космический холод, 273 по Цельсию, и это смерть окружает нас со всех сторон, и снизу, и сверху. И надо как-то от этого спастись, согреться об кого-то теплую. Насколько я помню, расклад мне виделся таким. Да и многие, а то, гляди, и вовсе большинство — как раз так и женятся. Потому так всё и коряво и несчастно у людей, почти у всех.

Мы после еще с ней встречались — не затрагивая, к моему облегчению, матримониальной темы. Одна из встреч прошла у нас за префом — и оказалась последней.

Я вызвался тогда играть мизер. Расклад был неудачный, но шанс оставался — они ж не знали моего сброса. Противники долго совещались — и таки зашли с бубны. Я с улыбкой бросил карты на стол.

— Постой! — воскликнула Дина, сразу смекнув насчет моего сброса. Ну-ка, подними карты! Игра продолжается! Сейчас мы переходим. С пики.

— Но ведь игра уже сделана. Le jeu est faite. Вы зашли, я открыл карты.

— Так не годится! Если мы не переходим, то твой мизер окажется неловленым! А так нельзя. Это нечестно!