Однажды шахтеры — из местных, конечно — устроили забастовку. Против снижения расценок. И что вы думаете — через три дня начальство сдалось забастовщикам и выполнило требование пролетариев! Пленные, конечно, по своему статусу бастовать не могли, но, поскольку были заняты на вспомогательных работах, то вынужденно простаивали, помогать же некому — и в итоге как бы тоже бастовали.
Платили зекам особыми лагерными «деньгами». Которые отоваривали в лагерной столовой. К примеру, один трудодень — это бутылка пива. Или 25 граммов ветчины. Впрочем, большинство тратило всё заработанное на курево. (За вечер работы на вышеупомянутом Ventil наряд мне закрывали на что-нибудь в районе 30 восточных марок, чего хватало, например, на полтора литра доброго шнапса или простенького бренди, или на полтора ящика пива. Райнеру такое и не снилось на той его бедной шахте!)
Над зеками тогда взяла шефство CVJM (Christlicher Verein Junger Manner) или, иначе говоря, YMCA (Young men’s Christian association). Она прислала деньги на покупку инструментов для лагерного оркестра… А конголезский Красный Крест, какая красота! — присылал зекам сигареты Simba, что в переводе с суахили означает «лев», так назвали после персонажа модного мультфильма.
Прям райская у них была жизнь!
И вот от нее несколько зеков сдуру ушли в побег — через канализацию. Гуляли, они, впрочем, недолго: за помощь в их поимке объявили солидную награду, так что вопрос быстро решился. Да фашистов, небось, и даром бы выдали.
А вот воспоминание лагерные лирическое:
— В одном бараке жил прорицатель, из пленных — он сказал, что через полгода я встречу главную женщину своей жизни. И точно — я вскоре после освобождения познакомился с Ренатой! Мы прожили с ней долгую жизнь…
Главной темой был тогда все-таки голод. У Райнера на всю жизнь сохранилась привычка жрать суп со страшной скоростью. А потому что можно было успеть встать в очередь на раздаче второй раз и, если повезет, получить добавку!
Еда!
Ничего важней не было. Как-то один зек объявил братве, что у него украли значку — грамм 300 хлеба, а это треть дневной пайки. Тут же кинулись искать украденное — и таки нашли! Хотели сгоряча линчевать вора, но не стали — зато долго и с удовольствием били.
Под конец срока режим смягчился. Зекам — зекам! — разрешили слать домой посылки, с едой, купленной на трудодни. Потом выяснилось, что посылки таки доходили! В последние недели зекам стали побольше платить и привозили вещи на продажу. Райнеру его сбережений хватило, чтоб купить костюм и куртку.
Все-таки ГУЛАГ и Колыма — это какой-то особый русский путь. Смотрите, как трепетно относились в Европе к, грубо говоря, фашистам, а?
Однажды Райнер решился на серьезную трату: в лагерной столовой он купил не что-то, но карандаш. И стал вести дневник. Который дал мне прочесть весной 2014-го. Когда началась наша новая война.
«1 марта 1946. Дико болит зуб. Просто схожу с ума. Сегодня в лагерь должен был приехать зубной, и он таки приехал — но попасть к нему не удалось, он вел прием в стационаре и задержался там, до наших бараков не добрался! Придется терпеть дальше…
3 марта. Вчера все были в прекрасном настроении. По дороге из лагеря на шахту мы пели! И шутили! Хотя зуб мой всё еще болит, и щека страшно распухла.
5 марта. Сегодня пришла почта из русской зоны. Ребята читают письма из дома. Мне — опять ничего. Живы ли мои там? Где они?
Мне таки вырвали зуб. Без наркоза. Врач только сказал: держись за кресло крепче! Зуб раскрошился, пока он его тянул щипцами. Но в итоге удалось вытащить обломки. А боль все равно дикая. Я так стонал, что меня освободили от смены. Ребята поехали в шахту без меня. Воспаление точно перешло на ухо, потому что и оно болит страшно.
Вчера, кстати, местные рассказали, что изобретено средство, которое защищает от атомной бомбы. Это замечательно! (Про что это? — ИС)
В воскресенье вечером в столовой выпил с друзьями пива. На четверых — один стакан. Он стоил 10 франков, а нам в день платят 4,50 — тут не разгуляешься! Потом пошли в 16-й барак, там есть один парень, гипнотизер. Он может внушить что угодно. Человек, например, пьет кофе — но уверен, что это какао. Другой ел хлеб и рассказывал, что это — пирожное, причем очень вкусное. Третий смотрел на стену — а его убедили, что там висит портрет его подружки. Ну и так далее, в таком духе.
Пишу письма домой, а ответа всё нет… Будет он когда-нибудь или?…
И вот, наконец, письмо из дома! Мать и сестра живы, ждут меня! Писем от родных не было долго потому, что дом, где они раньше жили, снимали комнату, разбомбили — к щастью, когда их не было дома, — и они переехали на новое место. А с тех руин они даже что-то спасли — кровать, шкаф (правда, стекла в нем были выбиты) и даже швейную машинку. Это огромная ценность!
Читать дальше