Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Батарея вела огонь по бомбардировщикам союзников, в основном это были англичане.

— Они летели бомбить не военные объекты и не оборонные заводы, но жилые кварталы мирных городов! — это версия Райнера.

Иногда этим зенитчикам удавалось сбить вражеский самолет! Но какая именно батарея отличалась, их или соседняя, с уверенностью нельзя было сказать — все ж вокруг стреляли, поди разбери, кому повезло.

Тревогу там объявляли, кстати, школьным звонком, от которого молодежь еще не успела отвыкнуть.

— Сбить самолет в то время было довольно сложно. Тогдашними приборами тяжело было засечь цель на высоте 500 метров! К тому ж из самолетов выбрасывали полоски фольги, чтоб сбить с толку немецкие радары. В бомбардировщик поди еще попади, и мы часто даже не целились, а просто вели заградительный огонь, чтоб отпугнуть англичан. Летчики там, наверху, психовали, зенитная пальба им действовала на нервы — и бомбы сбрасывали куда попало и спешно уходили из-под обстрела.

Однажды союзники отбомбились — то ли прицельно, то ли просто скидывали балласт, чтоб побыстрей удрать налегке, — и одна бомба упала прям на соседнюю батарею, это всего в паре километров от нас. Накрыло их всех, ни один человек не уцелел…

После бомбежек нам удавалось иногда подработать — латали крыши, с которых посрывало черепицу, — вспоминает он. За это что-то платили.

Недолго Райнер пробыл рядовым — всего месяц. В большой праздник, 20 апреля 1944-го (в России полно людей, которые в курсе, что это — день рождения фюрера), ему присвоили звание формана, Vormann (одна лычка, как у нашего ефрейтора). Вечером по случаю праздника Райнера еще с несколькими отличниками боевой и политической подготовки поощрили — свозили в город. Счастливчики побывали… не в пивной и не в публичном доме, но — в театре. Давали, Райнер это запомнил на всю оставшуюся жизнь, Вильяма нашего Шекспира — «Укрощение строптивой». От той поездки у Райнера осталось ощущение, что едва ли в Ганновере остался хоть один не поврежденный бомбежками дом. Ох уж эти англичане…

Vormann — это начальник небольшой, так себе. Но жалованье выросло вдвое: с 25 пфеннигов в день аж до 50. Кроме того, как форман Райнер уже не мог быть простым караульным, но — начальником караула! Караульным давали боевые карабины Mauser со штыками и настоящие каски, всё как у взрослых. А еще была такая привилегия — в служебное время к нему следовало обращаться на «Вы», а не тыкать как рядовому. Вообще же в зенитной артиллерии особо не муштровали, атмосфера была весьма вольная.

Впрочем, традиционного армейского идиотизма хватало. К примеру, на складе было полно носков, но солдатам их не выдавали, по уставу полагались портянки. А зимой часовым ни разу не выдали теплой обуви — соломенных таких как бы валенок, их обували поверх ботинок. Этой жалкой обувки было полно на складе, но вот поди ж ты. Нетронутые соломенные матценности были немецкими каптенармусами сбережены — и в итоге достались англичанам. О чем Райнер, как ни странно, до сих пор вспоминает с болью. Как и тогдашний адский холод. У многих солдат были обморожены пальцы на ногах. И вдобавок ступни разодраны деревянными гвоздями, ими подбивались подошвы армейских ботинок. После Райнер — в плену уже — ознакомился с обувью союзников и с удивлением осознал, что та намного удобней и к тому ж вдвое легче, чем немецкие сапоги. (Прошли годы, а британские ботинки до сих пор не стали хуже немецких.) Ну а че, солдат перетопчется как-нибудь! При тоталитарном кровавом режиме. Дело знакомое… Бойцы тогда переобувались в голландские деревянные клоги, официально запрещенные, но уж к этому не придирались — всё теплее, чем солдатские сапоги.

Некоторым бойцам присылали из дому, полевой почтой, маленькие химические грелки: «просто добавь воды», сунь в карман — вот и немного теплей.

В те дни Райнер сдружился с сослуживцем по имени Герхард. Они много говорили о довоенной жизни.

Чаще — о том, чему учились после школы. Один рассказывал про кредиты, векселя и облигации, а я другой — про муниципальные дела (Райнер после школы пару месяцев послужил в местной администрации). А еще они говорили про устройство Вселенной и — надо же — про Бога.

На батарее Райнер состоял при так называемом Kommandogerat (командный прибор?). Это такая штука, которая крутится на подставке и ведет самолет, пойманный радаром. Ведет — и замеряет скорость и расстояние до него, чтоб ловчей прицелиться.

Обращению с этим прибором начинающих зенитчиков учили профи: унтер-офицер Кунст («искусство») и обер-ефрейтор Херинг («селедка»). Причем Кунст уверял, что до войны был миссионером. Может, и правда? Чего только не бывает. У этого Кунста над койкой висел самодельный плакат: «Человека надо помучить, чтоб ему веселей было помирать!» Что-то такое позже сформулировал Веня Ерофеев — в жизни всё должно делаться медленно и неправильно, чтоб человек не загордился.